Владимир Поселягин - Комсомолец. Осназовец. Коммандос (сборник)

Владимир Поселягин

Комсомолец. Осназовец. Коммандос (сборник)

© Владимир Поселягин, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Комсомолец

– М-м-м… – замычал я от стреляющей боли в левой руке. Также горел огнем левый бок.

Кроме этих чувств, вдруг включились другие. Меня на чем-то везли, причем по неровному деревянному полу – был слышен перестук колесиков по доскам. Рядом кто-то успокаивающе бормотал. Сквозь веки мелькал свет от потолочных ламп. Было такое впечатление, что я в больнице и меня везут на каталке. Вот это уже казалось бредом. Вряд ли после того, как у тебя сгорела вся кожа на теле, а потом еще выстрелили из старого потертого пистолета в лицо, можно выжить. Бывали, конечно, такие случаи, не отрицаю, но со мной это вряд ли произошло. Меня, скорее всего, банально бы добили… да и добили.

Я приоткрыл глаза. Я лежал на правом боку, голый, прикрытый простыней. Сил не хватало, чтобы приподнять голову и осмотреться.

Сперва никак не удавалось сфокусировать взгляд, только и видел размытое покачивающееся светлое пятно рядом. Но вот, наконец, зрение вернулось в норму, и я неожиданно с удивительной четкостью разглядел конопатую девушку в медицинском белом халате. Она меня поразила выше всяких слов. Мало того что на ней были странные, я бы сказал, старинные халат с завязками и шапочка, так еще из-под халата выглядывал воротник формы цвета хаки. На нем виднелись петлицы с медицинскими эмблемами на зеленом фоне и по два треугольника.

«Сержант, – отметил я, мысли плавали, и никак не получалось сосредоточиться. – Реконструкторы? На майдане? Что за бред?»

В это время мы въехали в просторное и светлое помещение, где звучали мужские голоса. Девушка-сержант заметила, что я очнулся, и негромко сообщила неизвестному и невидимому мне врачу:

– Игорь Павлович, мальчик очнулся. Глаза открыл.

«Мальчик? Где мальчик? Я, что ли? Чушь какая. С моими тридцатью шестью мальчиком меня назвать сложно. Да и похож я сейчас, наверное, на обугленное полено… как там дочка? Может, есть шанс?» – вихрем пронеслись мысли в голове. Им не помешала даже сильная слабость от кровопотери и обезвоживания. Мне было знакомо это состояние, и я догадывался о характере травм. Все-таки есть огнестрел, не показалось в болевом шоке.

– Очнулся? Это хорошо. Петрович, что там с его отцом?! – крикнул неизвестный.

Кому, я не видел, так как смотрел на девушку, на светлые стены и на старинные медицинские шкафчики. Пахло больницей. Больше всего меня озадачил плакат на стене, военно-медицинской тематики и с датой в углу – 1940 год.

«Конструкторы долбаные, до мелочей все повторяют», – мелькнула мысль и пропала.

– Остывает, – на грани слышимости все-таки расслышал я. – Со стола снимаем.

– Вот это плохо, – сказал неизвестный и тут же скомандовал: – Давайте парня на стол, будем оперировать. Готовьте инструменты.

Когда меня приподняли в несколько рук, бок пронзила резкая боль, и, застонав, я потерял сознание.

Приподнявшись, я встал с кровати и, сунув босые ноги в тапочки, пошаркал к окну. Бок уже так не тянул, и недавно сняли гипс с руки, так что я по привычке сунул ее в косынку. Ходить я мог уже две недели как, чем активно пользовался, для зарядки обходя утром и вечером весь госпиталь. Удобно, хоть туалет сам посещаю. Не то чтобы я стеснялся, просто сам привык все делать. Я раньше бирюком был, только будущая жена и смогла меня растормошить и впоследствии показала, что такое это семейное счастье. Эх, Наташа-Наташа, надеюсь, в раю с дочкой и сыном тебе хорошо.

Присев на подоконник, я со второго этажа посмотрел на двор госпиталя, где с полуторки разгружали медикаменты двое солдат. Или как их тут называли – красноармейцев. Недавно закончилась пурга, и пожилой санитар сгребал большой лопатой снег в кучки, приготавливая их к вывозу. Вывозили снег на санях куда-то за окраину города.

В этом мире я находился вот уже чуть больше месяца. Да, для меня было шоком, что я оказался в чужом теле в чужом мире. Если разбираться, то получалось вот что.

Я погиб в том мире – возможно, в будущем, и это мое прошлое – и очнулся тут, в теле пятнадцатилетнего парнишки, в декабре тысяча девятьсот сорокового года.

Как все начиналось? М-да, в двух словах и не расскажешь.

Ну, начнем с нашей «незалежной Украины», чтобы она в гражданской войне сгорела. Так, это я с темы съехал. Мне было тринадцать лет, когда Союз рухнул, жили мы во Львове, там и продолжили жить. Потом было становление молодого государства, срочная служба, офицерское училище и служба в небольшой части, подчиняющейся СБУ. Наша часть занималась поиском и отловом диверсантов противника, но так как с этими диверсантами все было не так хорошо – ну мало их у нас было! – мы работали и по другим силовым акциям. Включая захват и отлов бежавших из мест заключения зеков. Короче, не пойми что за часть, как и все у нас в стране. К тридцати шести годам я был капитаном, заместителем командира части. Давно бы дали майора, но я особо не проявлял патриотических чувств, будучи честным служакой. Ровно я к этой стране относился, мозгов хватало разбираться в хитросплетениях той мути, что сыпалась на нас с экранов телевизоров. К тому же еще и женат был на россиянке, с которой познакомился в Крыму на отдыхе.

Я западенец, как бы меня назвали русские, и чистокровный украинец. Что есть, то есть. Мой дед по отцу прошел всю войну, закончил ее в Вене ротным старшиной, был награжден двумя орденами и четырьмя медалями. А вот дед по матери был самым настоящим бандеровцем. Вступил в УНО в сорок третьем, когда ему исполнилось семнадцать, и так развлекался со старшими товарищами дивизии «Галичина», что Советы его, найдя в сорок шестом, осудили на два десятка лет. Вернулся он из советских лагерей сломленным и тихо угас еще до моего рождения. Так что родственники со стороны матери у меня были еще те.

О чем это я? Ах да. Началось все с волнений, этого проклятого майдана тринадцатого – четырнадцатого годов. Вроде все начиналось нормально, мирные митинги и заявления, а потом все как-то повернулось. Появились эти ублюдки из «Правого сектора». Наша часть, что располагалась на окраине Киева, находилась в полной боевой готовности, но приказа усилить парней из «Беркута» и из внутренних войск так и не поступало. Две роты личного состава, специально подготовленных к подобным мероприятиям, было бы неплохо кинуть в помощь, но приказа все не было и не было. Командир части, полковник Бульбаш, ушел на больничный, сняв с себя всю ответственность. Часть находилась на мне.

Я сразу отдал приказ на усиление постов, а также в случае штурма «правосеками» делать сперва предупредительный в воздух, потом по конечностям. Слухи о захватах армейских складов с оружием уже гуляли в новостях. Тогда я еще был цивилизованным и испорченным демократией. Идиотом был, сейчас я это понимал со всей ясностью.

Приказ не был странен – начались непонятные звонки с угрозами мне домой и на сотовый телефон. Это настораживало, вот и отдал этот приказ, а не самоустранился, как многие наши командиры. Уже несколько частей подверглись нападению, и как я уже говорил, оружие стало ходить среди боевиков майдана.

Думаю, меня слил старший лейтенант Михайлец – видимо, он имел прямые контакты с боевиками и собирался сдать нашу часть и влиться в их ряды. Он не раз делал заявления в поддержку «правосеков» и их хозяев.

Я имел немалый авторитет среди бойцов, поэтому предполагаю, боевики решили нейтрализовать меня… Твари.

На выходе из парадной я буквально столкнулся с десятком молодчиков. Раздался крик:

– Бей в кость!

На меня посыпались удары. Однако я успел оттолкнуть ближайших и заскочить в подъезд, рвя на боку кобуру с пистолетом. С недавних пор все офицеры нашей части носили табельное оружие. Я, под свою ответственность, отдал такой приказ. Двое заскочивших следом получили по пуле в ноги. Нет, я, как положено, сначала сделал предупредительный выстрел в сторону подъездного окна, чтобы не было рикошета, только потом уже стал стрелять на поражение. Вот тут-то и раздался звук бьющегося стекла, гудение пламени и дикий крик. Я узнал его, это кричала моя жена. Ей вторили дети.

Я сразу же побежал наверх, на второй этаж, где находилась наша двухкомнатная служебная квартира. Рванув дверь, я отшатнулся от стены огня, что рванулась наружу. Подонки забросали мою квартиру бутылками с зажигательной смесью. Яростно заорав, я бросился в огонь – кроме жены в квартире находились сын и годовалая дочка. Ее визг я слышал из спальни. Жена и сын уже молчали.

Я какой-то частью сознания чувствовал, как вспыхнула форма, как начали взбухать волдыри на руках и лице и лопаться с ужасающей болью, но выскочил на лестничную площадку с дочкой. Вернее, с тем, что от нее осталась. Жутко держать в руках переставший шевелиться кусок прожаренного мяса.