Рэй Брэдбери - Лиса в лесу

Рэй Брэдбери

Лиса в лесу

Рисунки В. ЧЕРНЕЦОВА

В первую же ночь был фейерверк. Он напоминал о том страшном, и, может быть, его следовало бояться, но он был прекрасен: ракеты взлетали к древнему мягкому небу Мексики, разбивались о звезды и падали, голубые и белые. В ароматном воздухе сливалось все, и все казалось прекрасным — пыль и дождь, дымок ладана из церкви и запах медных труб оркестра, пульсирующих резкими ритмами «La раloma»… Все новые и новые маленькие кометы, одна красивее другой, короткими рывками пересекали прохладные плиты площади, бежали цирковыми акробатами по натянутой проволоке, отскакивали от глинобитных стен кафе, стремглав неслись вверх, волоча за собой горящие хвосты к вершинам башен. Цветные огни озаряли босоногих мальчишек, раз за разом раскачивавших огромные колокола, заставляя их гудеть и петь, петь и гудеть, и превращавших все звуки ночи в чудовищную симфонию. На площади, спотыкаясь и брызгая искрами, огненный бык гонялся за визжащими ребятишками и смеющимися взрослыми.

— Год 1938-й, — улыбнулся жене Уильям Травис, глядя на весело кричащую толпу. — Хороший год…

Бык повернулся к ним. Увертываясь от трещащих огней, они нырнули в толпу и побежали среди музыки и шума, мимо церкви, оркестра, под звездами, держась за руки и смеясь. Бык промчался дальше — мексиканец, бросаясь то туда, то сюда, легко нес бамбуковое сооружение, стреляющее пороховыми зарядами.

— Никогда не было так весело, — запыхавшись, говорила Сьюзен Травис.

— Изумительно, — отвечал Уильям.

— И это будет долго, правда?

— Всю ночь…

— Нет… Я о путешествии…

Он нахмурился и похлопал себя по внутреннему карману пиджака.

— Этого нам хватит на всю жизнь. Забудь обо всём. Веселись. Они нас никогда не найдут.

— Никогда?

— Никогда.

Толпа испуганно подалась назад: с церковной башни среди гула и звона летели, взрываясь и дымя, шутихи. Они оглушительно палили, прыгая среди притопывающих ног и раскачивающихся тел. Вкусный дымок кукурузных лепешек бил в ноздри, а за столиками кафе коричневые руки поднимали пенные кружки.

Бык умирал. Огонь в бамбуковых трубках погас, все кончилось. Мальчишки окружили брошенное чучело, они трогали совсем живую морду из папье-маше и настоящие рога.

— Давай посмотрим, — сказал Уильям

Они шли мимо кафе, и Сьюзен увидела там человека, глядевшего прямо на них, белого человека в костюме цвета соли, с голубым галстуком на голубой рубашке, с худым, загорелым лицом. Это был блондин с прямыми волосами, и его голубые глаза внимательно следили за ними.

Она не обратила бы на него внимания, если бы не бутылки у его локтя — толстые бутылки мятного ликера, прозрачные с вермутом, флакон коньяка и еще семь разноцветных бутылок, а у самых его пальцев выстроились десять маленьких рюмок, из которых он прихлебывал, не отрывая прищуренных глаз от улицы, пропуская влагу сквозь сжатые тонкие губы, чтобы продлить удовольствие. В свободной руке дымилась гавана, а на стуле рядом лежали 20 пачек турецких сигарет, 6 ящичков сигар и коробки с духами.

— Билл!.. — прошептала Сьюзен.

— Спокойно! — ответил Уильям. — Он — никто!

— Я видела его утром на площади…

— Не оборачивайся. Иди вперед. Смотри на быка. Так. Правильно. Теперь спрашивай.

— Ты думаешь, он от Сыщиков?

— Они не смогли бы выследить нас

— Смогли бы.

— Какой чудесный бык! — сказал Уильям его хозяину.

— Ведь правда, они не нашли бы нас через двести лет?

— Осторожно! — сказал Уильям.

Она пошатнулась. Он крепко сжал ее локоть.

— Держись бодрее, — сказал он, отводя ее в сторону, и улыбнулся, чтобы выглядело естественно. — Все будет хорошо, мы пойдем туда, в кафе, сядем против него и будем пить и смотреть на него, и если он то, что мы думаем, он не заподозрит нас.

— Нет, я не могу!..

— Мы должны! Идем! — И, поднимаясь по лестнице кафе, он сказал:

— Тогда я и говорю Дэвиду: «Смешно!»

«Мы здесь… Кто мы? — думала Сьюзен. — Куда мы идем?.. Чего мы боимся? — и, ощутив под ногами глинобитный пол кафе, сказала себе, стремясь сохранить рассудок: — Надо вспомнить все сначала… Я — Энн Кристен, мой муж — Роджер, мы люди 2155 года. Мы — дети другого мира, мира, подобного огромному кораблю, который оторвался от берега разума и цивилизации и рычит черной трубой в ночи, унося с собой два миллиарда людей — хотят они этого или нет — к смерти, к падению за край земли, в море радиоактивного пламени и безумия».

Они шли. Человек смотрел прямо на них.

Прозвенел телефон.

Сьюзен вздрогнула… Так же звонил телефон через 217 лет, голубым апрельским утром 2155 года.

«Энн, это Рене. Ты слышала? Я о Компании Путешествий во Времени? Можно попасть в Рим 21-го года до нашей эры, в наполеоновское Ватерлоо — в любое место, в любое время!»

«Ты шутишь, Рене…»

«Нет! Сегодня утром Клинтон Смит отправился в Филадельфию 1776 года. Компания может все! Это дорого. Но подумай, действительно увидеть пожар Рима, Хубилай-хана, Моисея и Красное море… Посмотри в трубке пневматической почты, там, наверное, лежит их реклама».

Она открыла патрон. Действительно, там лежал тонкий металлический листок рекламы.

Компания Путешествий во Времени костюмирует вас соответствующим образом и втолкнет в толпу в момент убийства Линкольна или Цезаря! Мы гарантируем изучение вами любого языка для свободной ориентировки в любой цивилизации, в любой год. Латынь, греческий, древнеамерикан-ский разговорный. Проводите свой отпуск, выбрав не только Место, но и Время!»

Голос Рене продолжал жужжать… «Том и я едем завтра в 1492 год. Они отправят Тома в плаванье вместе с Колумбом — здорово, а?»

«Да… — прошептала ошеломленная Энн. — А что говорит правительство о Компании Машин Времени?»

«О, полиция смотрит во все глаза. Они боятся, что кое-кто может, попытаться увильнуть от призыва, спрятавшись в прошлом. Каждый дает подписку вернуться под залог дома или имущества — идет война в конце концов».

«Да, война, — шепнула Энн. — Война».

Стоя у телефона, она думала: «Вот случай, о каком мы с мужем мечтали, какого ждали долгие годы. Нам не нравится мир 2155 года, мы хотим бежать от фабрики бомб, где работает он, от страшных бактерий, которых выращиваю я. Может быть, это и есть та единственная возможность — скрыться в века, в дикую страну, в годы, где они нас не найдут и откуда не возвратят сюда, чтобы вновь жечь наши книги, контролировать наши мысли, ошпаривать наше сознание страхом, подавлять нас, командовать нами…»