Рэйчел Кейн - Танец мертвых девушек

Рэйчел Кейн

Танец мертвых девушек

Тер, который помог заложить краеугольный камень в основание Морганвилля.

Кэти, за то, что помогла справиться с нервной дрожью при разработке сюжета.

Признательность Джо Бонамасса, гению своего дела, за вдохновляющие музыкальные идеи.

Лиз Шейер, подлинному мастеру, за превосходную редактуру.

И особая благодарность моим друзьям из книжного магазина «Мистериос гэлекси» в Сан-Диего.

1

«Ничего не было, — твердила себе Клер. — Это дурной сон, просто еще один дурной сон. Проснешься, и все растает, словно туман...»

С зажмуренными глазами и пересохшим ртом, она скорчилась на кушетке в Стеклянном доме, плотно притиснутая к горячему, твердому боку Шейна.

Охваченная ужасом.

«Это просто дурной сон».

Но когда она открыла глаза, ее друг Майкл по-прежнему был мертв.

— Заткни этих девиц, Шейн, или я сам это сделаю! — рявкнул отец Шейна.

Сцепив за спиной руки, он расхаживал туда и обратно. На тело Майкла, накрытое пыльной бархатной занавеской, он даже не смотрел, а вот Клер не видела ничего, кроме этого тела. Это был не сон. Отец Шейна действительно находился здесь и повергал всех в ужас, и Майкл...

Он мертв. Только разве до того Майкл был в полном смысле живым? Разве что ночью, а днем его не существовало и без вмешательства Шейнова папаши.

Клер осознала, что плачет, только когда Коллинз-старший повернулся и уставился на нее; его глаза были обведены красным, взгляд исполнен злости. Даже взгляд вампиров не внушал ей такого страха... ну может, раз или два, поскольку Морганвилль в целом пугал, а его вампиры являлись истинным кошмаром.

Отец Шейна был высоким мужчиной с вьющимися, взлохмаченными, начинавшими седеть волосами, достающими до воротника кожаной куртки, с темными, горящими безумием глазами, неряшливой бородой и огромным, пересекающим лицо шрамом цвета сырой печенки.

Да, определенно страшный человек. В каком-то смысле не уступающий вампирам.

Она захлюпала носом, вытерла глаза и перестала плакать. В сознании послышался шепоток: «Поплачешь позже; сейчас главное — уцелеть». Видимо, тот же голос прозвучал и в голове Шейна, поскольку он больше не смотрел на укрытое бархатом тело своего лучшего друга, зато не сводил взгляда с отца. Глаза у него тоже покраснели, но слез не было. Сейчас и Шейн казался ей страшным.

— Ева, — сказал он тихо и потом громче: — Ева! Прекрати!

Ева, лежа у стены с книжными полками, как можно дальше от тела Майкла, рыдала громко и безнадежно. Когда Шейн окликнул ее, она подняла лицо, испещренное черными полосами: готический макияж расплылся от слез. Бросались в глаза туфли с изображением мертвой головы на носках, как будто сейчас это приобрело какое-то особенное значение.

Девушка выглядела совершенно сломленной; Клер сползла с кушетки, подошла к ней и села рядом. Они обнялись. От Евы пахло слезами, потом и какими-то нежными ванильными духами; ее била неудержимая дрожь, а кожа казалась холодной. Это шок. Так, по крайней мере, в подобных случаях говорят по телевизору.

— Ш-ш-ш... — шептала ей Клер. — Майкл в порядке. Все будет хорошо.

Она не знала, почему говорит такие слова — ведь это была ложь; они все видели, что произошло... но что-то подсказывало ей, что сейчас нужно именно это. И действительно, рыдания Евы начали стихать, а потом она почти успокоилась и спрятала лицо в трясущихся ладонях.

Шейн не произнес больше ни слова. Он по-прежнему наблюдал за отцом, таким напряженным взглядом, какой большинство парней припасают для людей, которых хотели бы изрубить на мелкие куски. Но мистер Коллинз, даже если заметил это, не обращал особого внимания и продолжал вышагивать туда-обратно. Приятели, которых он привез с собой, — ходячие горы мускулов в черной мотоциклетной колее, с бритыми головами, татуировкой и все такое — стояли в углах, сложив на груди руки. Тот, который убил Майкла, со скучающим видом вертел в пальцах нож. Потом Коллинз-старший наконец перестал расхаживать по комнате, остановился перед сыном и приказал:

— Поднимайся! Я не позволю, чтобы ты мне все испортил. Встать, кому говорю!

— Ты не должен был этого делать, — ответил Шейн и медленно встал, слегка расставив ноги: в позе человека, готового либо нанести, либо отразить удар, как подумала Клер. — Майкл не представлял для тебя никакой угрозы.

— Он один из них. Немертвый.

— Я сказал — он не представлял никакой угрозы!

— А я говорю, ты просто не желаешь признавать, что твой друг превратился в чудовище, ошибку природы. — Фрэнк Коллинз неуклюже похлопал сына по плечу, надо полагать, пытаясь изобразить дружелюбие. Шейн отшатнулся. — Как бы то ни было, сделанного не вернешь. Ты знаешь, зачем мы здесь. Или, может, напомнить?

Шейн не отвечал. Его отец достал из кармана кожаной куртки пачку фотографий и бросил сыну. Они угодили ему в грудь, он рефлекторно попытался поймать карточки, но некоторые все же упали на пол. Несколько штук долетели до девушек.

— О господи... — прошептала Ева.

Это были фотографии семьи Коллинз — самого Шейна в детстве, симпатичного маленького мальчика, обнимавшего девочку еще младше, с облаком кудрявых черных волос. А за их спинами стояли хорошенькая женщина и улыбающийся мужчина, в котором с трудом можно было узнать нынешнего мистера Коллинза. Никаких шрамов, короткая стрижка — он выглядел совершенно нормальным и счастливым.

Но имелись в пачке и другие фотографии. От одной из них Ева не отрывала взгляда, но Клер не сразу поняла, что на ней изображено. Что-то черное, съежившееся и...

Шейн наклонился, поднял ее и добавил к остальным.

«Его дом сгорел. Он успел выскочить. Его сестре повезло меньше», — вспомнилось Клер.

О господи, этот черный комок и был тем, что осталось от Алисы, сестры Шейна! Глаза Клер наполнились слезами, и она обеими ладонями прикрыла рот, чтобы не закричать. Не потому, что фотография была жуткой, а потому, что собственный отец заставил Шейна смотреть на нее.

Это жестоко, по-настоящему жестоко. И она не сомневалась — он делал это не в первый раз.

— Смерть твоей матери и сестры на совести этого города и живущих тут вампиров. Может, ты забыл об этом, а, Шейн?

— Ничего я не забыл! — крикнул сын, пытаясь сложить фотографии в аккуратную пачку. — Я каждую ночь вижу их во сне, папа. Каждую ночь!

— Хорошо. В смысле, хорошее начало. Помни об этом и дальше, тогда тебе не придет в голову отступать.

— Я не отступаю!

— Тогда что означает все это дерьмо: «Ситуация изменилась, папа»? — Отец передразнил Шейна, и Клер захотелось ударить его, пусть даже он был вчетверо крупнее ее и гораздо сильнее. — Ты связался со старыми друзьями и утратил всю свою решимость. Это ведь был Майкл? Майкл Гласс?