Барбара Картленд - Таинство любви сквозь призму истории Страница 3

В попытках силой привести человечество к недостижимому – отказу от физической любви, ограничиваясь духовной, – запреты на занятия любовью громоздились один на другой.

Прелаты бормотали о красоте брака, бросая довольно желчные взгляды на возвышающуюся в его центре двуспальную кровать, одновременно намекая, что монастырь гораздо лучше семейной спальни.

Понятие «безнравственность» имело лишь один смысл. Церковникам, по их собственному признанию, нравились новеллы про убийства и грабежи, но они требовали запретить рассказы о безусловно менее гнусном преступлении: внебрачной любви.

Легче всех прочих прощались грехи отравителям. Воровство, мошенничество, предательство, ревность, шантаж могли быть признаны либо преступлением, либо прегрешением. Они не заслуживали громких проклятий, неизбежных при сексуальной измене.

Разумеется, это мужская позиция в мужском мире. Справедливо сказано, что в среднем мужчина первые тридцать лет жизни посвящает соблазну женщин, а следующие тридцать старается не позволять этого другим мужчинам.

Тем временем женщины совершали почти невозможное, оставаясь желанными для мужчин и все-таки соблюдая строгие стандарты сексуальной добропорядочности!

Нашу цивилизацию планировали мужчины. Божество – мужского рода. Законы выдумали мужчины ради обеспечения превосходства мужчин. Экономика зиждется на мужских интересах. Условности, обычаи, табу защищают мужские привилегии и удерживают женщин на отведенном им месте.

Интересно прослеживать, как мужские старания облегчить интересы собственного пола пронизывают каждую грань общества. По отношению к своим любовным интересам и к их объекту мужчина на протяжении двух тысяч лет проводил двойственную политику, и весьма неудачно.

На Востоке отсутствовало царившее на Западе ощущение, что любовь по своей сути – необходимое зло, пока западная цивилизация силой не навязала или, скорее, не предложила его восточным народам в качестве якобы достойного образца для подражания.

Конечно, восточное превосходство богинь над богами и признание физической любви желанной целью не было безраздельно благостным.

Во-первых, это мешало мужчинам преследовать достойные практические цели обретения власти и богатства; во-вторых, повышенное внимание к женской привлекательности означало, что женщин считают скорее забавой, чем общественным или экономическим субъектом.

Они терпели все унижения, неизбежно выпадающие на долю живой игрушки. «Как прискорбно быть женщиной! Ничто на свете не ценят так дешево», – писал поэт Фу Цзянь в III в. до Рождества Христова.

Впрочем, нельзя объективно сказать, будто восточная женщина была или остается несчастнее своей западной сестры.

Кто больше наслаждается человеческим, в частности женским, счастьем – эмансипированная старая дева, заседающая в палате лордов, или индийская крестьянка, состарившаяся в сорок лет из-за недоедания и частых родов? Это спорный вопрос.

Порой мы склонны забывать, что Человек живет не хлебом единым, и всегда забываем, что это относится также и к Женщине.

Пусть любовь в Индии была религией, но представления индусов о браке по контрасту кажутся чуть ли не пуританскими.

Величайший индийский поэт и драматург Рабиндранат Тагор говорил:

«Путь к браку, указанный факелом страсти, имеет своей целью не благополучие общества, а удовлетворение желания. Поэтому в наших шастрах наилучшим считается брак Брахмы. Согласно этому, новобрачную надо отдать мужчине, который ее не просил. Брачные нужды необходимо вызволить из-под контроля сердца и перевести в сферу рассудка; иначе будут постоянно возникать неразрешимые проблемы, ибо страсть не чует последствий, не терпит вмешательства посторонних судей. В брачных целях на стихийную любовь полагаться не стоит».

Чета новобрачных индусов не должна вступать в супружество в первую проведенную вместе ночь. Это не означает запрета на ухаживание друг за другом и выражение своей любви; только совокупление не должно совершиться.

На четвертую ночь муж подходит к жене со словами:

Связаны наши души,Связаны наши сердца,Соединимся телами.Я наложу на тебя узы любви,Да будут они нерасторжимы.

Поцеловав ее и принеся лихорадочные молитвы богам о зачатии сына, он может вступить с ней в сексуальную связь, говоря:

Совершаю с тобою священный труд,Пусть твое чрево оплодотворится,Пусть родится дитя без изъяна.

Боги индусской религии, как и греческие, заняты парадоксально земной деятельностью. Богиня Парвати, фактически будучи женой самого Шивы, завела страстный любовный роман с Агни, богом огня.

Кришна тайно подглядывает за купающимися девушками. Сами великие Вишну и Брахма вынуждены были признать, что уступают в могуществе гигантскому фаллосу3, который они, боги, почитают верховным.

Секс для индуса – главная сила, заслуживающая большего поклонения, чем боги. Ритуальный индусский орнамент представляет собой символическое изображение фаллоса или матки, символов мужского и женского половых органов. Западным людям, приученным считать эти органы непристойными, трудно усвоить, что для верующего индуса они столь же священны, как крест для христианина.

Но признание секса самой основой жизни, рядом с которой все прочее иллюзорно или эфемерно, придает половому акту величие, изгоняющее всякий стыд и притворное ханжеское лицемерие.

Если есть у индусов слово, равнозначное нашему «счастью», то это «митуна», означающее также совокупление. Но для индуса половой акт – не просто физический контакт фаллоса с маткой, а сочетание субстанции и сущности жизни, слияние человеческой личности с божеством.

Западным людям все это кажется декларацией какого-нибудь извращенца ради оправдания крайностей. Но этим ощущением измеряется степень нашей любви-ненависти к сексу. Тут мы не одиноки. Так же думали мусульмане, оккупировавшие Индию раньше британцев. Они гораздо энергичнее викторианских пуритан уничтожали изумительные индийские эротические скульптуры.

Но ни время, ни цензорская длань человека не смогли до конца искоренить радостное прославление секса как религии, свидетельства которого до сих пор можно видеть в Аджанте, Элуру, Мамаллапураме, Санчи и других священных городах Индии.

Художники никогда не могли закрыть глаза на красоту любви. На Ближнем Востоке и в Европе испробовали всевозможные ухищрения для передачи физической страсти без изображения действий и жестов, выходящих за рамки любой принятой в данный момент концепции приличий. Нагота допустима, однако условности требуют определенного умолчания. Занятие любовью можно изображать, но почти всегда только на предварительной стадии, не доходя до финала.