Мои ужасные радости. История моей жизни - Энцо Феррари Страница 2

в наши дни пневмонию можно победить за считаные часы. В том же году скончался и мой брат, не оправившись от болезни, которую заработал на фронте, куда ушел добровольцем. Я с ужасом понял, что из родных у меня осталась только мать, которая, будь ее воля, никогда не отпустила бы меня от себя. Но жизнь безжалостно нас разлучала. Мама прожила 93 года, отдавая мне всю свою любовь. Она гордилась мною и очень за меня переживала.

До смерти близких мое детство было беззаботным. Я учился в километре от дома, в начальной школе на Виа Камурри. По этой же дороге, которая вела к вокзалу, мы каждую неделю ходили с мамой за продуктами в потребительский кооператив – один из первых, появившихся тогда в социалистической Эмилии, – прообраз торговых центров, которые сейчас наводнили каждый район загадочными аббревиатурами, прячущими имена настоящих владельцев.

Директор школы – мягкая, но требовательная невысокая седая дама родом из региона Марке – хотела, чтобы я был таким же прилежным, как мой брат. Но вот беда: в отличие от умницы Альфредо, я испытывал искреннее отвращение к учебе. До сих пор вспоминаю жгучую боль от оплеух отца, которые он раздавал, когда я приносил ему табель с плохими оценками. «Ты должен учиться, чтобы стать инженером!» – ругался он. «Я работать хочу, а не учиться!» – огрызался я в ответ. И не раз потом жалел, что не слушал его увещеваний.

У ворот школы меня всегда ждал Дик, огромный датский дог. Но мои друзья не боялись этого исполина: все знали, что Дик и мухи не обидит. Он умер всего в два года, проглотив кость. Бедняга! Когда главврач ветеринарной клиники показал мне часть его разорванного пищевода, законсервированного в банке со спиртом, я чуть не заплакал – так было его жалко.

Помню, как родители разводили голубей, а мы с братом за ними ухаживали и устраивали соревнования среди лучших, помню уроки фехтования, забеги, стрельбу, которая давалась мне особенно здорово. А еще хорошо помню одноклассников. С некоторыми много лет спустя мне даже удалось встретиться.

Джулио, например, стал дорожным смотрителем, Марио – клерком в отделении банка, а Энцо – учителем начальной школы. Он был сыном нашего школьного завхоза – фанатично следившего за порядком видного мужчины в черном галстуке, с длинной седой бородой, который громко выражал недовольство каждый раз, когда мимо шел крестный ход. Говорили, что он социалист и терпеть не может священников и верующих. Помню тихоню Лучано, самого прилежного в классе, ставшего техническим директором фабрики RIV[3]. Когда много лет спустя мы встретились и начали обсуждать подшипники, он обращался на «вы» до тех пор, пока я не напомнил ему: «Ты что, забыл, как мы вместе учились в школе на Виа Камурри?» Помню Тони. Коренастого мальчишку с огромными ручищами, шустрыми маленькими глазками и детской, не сходящей с губ улыбкой. Он родился в долине одного из притоков реки Рено под названием Самоджа в большой семье путевого обходчика, следившего за железнодорожным переездом Крочетта на трассе Модена – Болонья, участок которой ведет от моего дома к церкви Санта-Катерина.

Когда Тони было 14 лет, мой отец взял его на работу в кузницу в качестве подмастерья, но вскоре у него появились и другие обязанности. Он забирал нас из школы, ухаживал за Диком, помогал на голубятне, драил лестницы, выложенные плиткой из розового мрамора – единственная уступка моего отца среди множества ограничений, – и занимался погребом. По сути, он отвечал за порядок во всем доме. А еще Тони научил меня и Альфредо ездить на велосипеде, когда отец подарил нам знаменитые трехскоростные Tre fucili[4] с механизмом внутреннего переключения скоростей Durkopp[5]. Тони умер много лет назад, но, пока был жив, всегда оказывался рядом, если случалась радость или беда; незаметный и немногословный добрый старый друг.

В 1908 году, когда мне было 10 лет, отец взял меня на гонку в Болонье, проходившую вдоль Виа Эмилия и Ла-Персичетана. Папа и брат часто говорили о машинах, и чем больше я их слушал, тем больше разгорался мой интерес. Поэтому гонка произвела на меня неизгладимое впечатление. Самый быстрый круг остался за Лянча, но гонку с раздельным стартом выиграл Наззаро – его средняя скорость составила почти 120 км/ч. Особенно врезалось в память мудрое решение организаторов: на обочине самого опасного поворота выкопали яму глубиной сантиметров 30 и длиной метров 15 и заполнили ее водой, чтобы зрители не подходили слишком близко. Когда различные ограждения – например, изгороди из тюков соломы (изобретение Кастаньето), а потом и металлические «рельсы» (идея Баччагалуппи) – стали нормой, я не раз вспоминал это искусственное «наводнение», которое позволило не только держать публику на безопасном расстоянии, но и развлекать ее дождем неожиданных брызг.

В следующем году я, конечно, не мог пропустить новую большую гонку, проходившую в моих краях, – «Рекорд дель Мильо», которую проводили на автостраде Модена – Феррара, на прямой «Навичелло». Там пилотировали Чейрано, Да Зара, Джойя, Шипиони, Карминати. До сих пор помню всех до единого. От дома до трассы (пыльной, ведь тогда их еще не заливали асфальтом) мне пришлось добираться три с половиной километра через поля и железную дорогу. На обочине дежурили люди с лоханями, бочками и ведрами с водой: они поливали дорогу перед прохождением машин каждой категории. Гонку организовала Ассоциация автомобилистов Модены; филиала Автомобильного клуба Италии в Модене в те годы еще не существовало. Победителем стал Леонино Да Зара: он проехал милю за 41,2 секунды и показал среднюю скорость 140,251 км/ч. Тогда я впервые почувствовал, как по коже побежали мурашки, но до того, как сесть за руль самому, мне еще предстояло пройти долгий извилистый путь.

Первой нашей машиной стал одноцилиндровый De Dion-Bouton. После него Тони пересел на двухцилиндровый Marchand, потом на трехлитровый четырехцилиндровый моноблок – красный торпедо [6]Diatto. Это была последняя машина, которой Альфредо и отец управляли перед смертью.

Несмотря на все восторги, начинать карьеру гонщика я не торопился. Вместо этого занимался легкой атлетикой. От дома до Виа Камурри было примерно 200 метров. Вдоль этой дороги шла зловонная канава со стоячей водой и росли тополя. Мы с братом рулеткой отмерили 100 метров. А в начале и в конце этой дистанции воткнули два деревянных кола. Каждый вечер мы упорно тренировались. Цель была одна – побить олимпийский рекорд Реджинальда Уокера в 10,8 секунды. Иногда посоревноваться с нами приходили друзья. Если мы стартовали одновременно, определить победителя ничего не стоило. Когда же бежали по одному, то спорили до бесконечности, потому что вместо секундомера у нас был будильник с секундной стрелкой.

В спринте равных не было моему брату, а на длинных дистанциях – Карло, сыну парикмахера. Никто не мог его обогнать, когда мы неслись по дорожкам, огибающим кооператив и винодельню братьев Кьярли, чье ламбруско известно еще с 1860-х.

Старшим из братьев Кьярли был синьор Ансельмо – друг моего отца и мой крестный. На самом деле мое полное имя – Энцо Ансельмо. Ансельмо считался тонким ценителем вин и любил шутливо напоминать отцу, интересующемуся составом ламбруско, что «хорошее вино можно сделать “даже” из винограда».

Не снискав славы в легкой атлетике, я сделал упор на стрельбу. Патронами Флобера[7] я легко расстреливал глиняные курительные трубки. Выклянчив у отца винтовку, мы с братом стали охотиться на огромных крыс, снующих