Воспоминания о Ф. Гладкове - Берта Яковлевна Брайнина Страница 2

— Жизнь, — сказал он, — покажет, что делать. Начнем с прокламаций, сборов средств, организуем кружки, а там видно будет, что делать дальше.

Впечатление у меня осталось от этой встречи с Федором Васильевичем самое хорошее, чувствовалось, что это сформировавшийся, настойчивый, упорный борец, основательно понимающий переживаемое тяжелое время. Чувствовалось, что он вырос в крепкого большевика, о чем я тогда же сообщил комитету партии.

Сретенск был важным пунктом, через него шли грузы по водной трассе Амура-батюшки. Сотни тысяч бочек рыбы кеты разгружали там и в рядом стоящем селе Кокуй. Из складов рыба шла в вагоны железной дороги для отправки на места по адресам. На этой разгрузке и погрузке работали сотни рабочих, среди которых были русские, татары, китайцы, корейцы и другие. Надо было вести работу и среди них, но сил было маловато. Не было агитаторов и пропагандистов. Федор Васильевич взялся организовать эту работу, несмотря на то что товарищи Бутин и Подсосов сомневались в возможности выполнения такого обязательства. Гладков волновался, кипел и обвинял товарищей в излишней осторожности.

— Это, — говорил он, — уже не осторожность, а трусость.

Действительно, вести работу в артелях грузчиков было тогда труднее, чем в других рабочих группах, но, как потом выяснилось, Федору Васильевичу, хорошо знавшему рабочих, удалось установить с ними связь, снабдить их прокламациями и провести несколько бесед. Это было очень важно, и особенно отрадно, что благодаря Федору Васильевичу грузчики собрали средства помощи политическим заключенным.

Сретенск был центральным пересыльным пунктом для каторжан, направляемых на Нерчинскую каторгу. В нем находилась пересыльная тюрьма, во главе которой стоял садист тюремщик полковник Лебедев.

В 1906—1908 годах через Сретенскую пересылку прошло много тысяч политических заключенных на каторгу и обратно с каторги на поселение. Наши попытки организовать побеги из пересылки терпели неудачи. Гладков принимал в этих попытках активное участие, но солдаты конвойной команды, хорошо настроенные к политическим заключенным, были заменены отборными служаками, после чего ни одного побега из Сретенской пересылки нам не удалось организовать. Единственное, что мы провели успешно, — это передача средств и продовольствия партиям политических заключенных, проходившим через Сретенск, в чем немалая заслуга принадлежала Федору Васильевичу.

Расклейка и распространение прокламаций Читинского комитета партии в Сретенске, встречи и проводы политических заключенных населением Сретенска лихорадили охранку, усилившую свои агентурные силы. И все-таки что ни ночь, то вновь появлялись листовки, бичующие предательство революционных завоеваний народа царским самодержавием и его слугами, буржуазией. Народ читал эти прокламации, а полицейские каждодневно скребли и срывали их со столбов и заборов, что было отмечено в читинских газетах корреспондентами из Сретенска.

Вместе с Федором Васильевичем дружно работали учителя Голобоков, Подсосов, Бутин и другие, организуя профессиональные союзы рабочих и служащих.

На одном собрании рабочих, служащих и приказчиков возник вопрос: какие цели ставят организаторы союза, создавая его, — политические или экономические? Разгорелись жаркие прения. С пеной у рта эсеровский оратор Горяев доказывал, что главное для рабочих и служащих материальное положение, а потому профессиональные союзы должны быть организованы как союзы защиты экономических прав. В ответ выступил Федор Васильевич. Конечно, трудно дословно воспроизвести через несколько десятилетий эту речь, но смысл ее был таков:

— Конечно, надо защищать свое материальное положение всеми силами. Но можно ли отделить эту защиту от политических прав? Предположим, что хозяин установит такую заработную плату, которая не обеспечивает прожиточного минимума для семьи рабочего или служащего. Что тогда надо делать? Забастовку? Не так ли? А право забастовки — разве это не политическое мероприятие? Разве мы можем забыть, что рабочие завоевали восьми-, а теперь хозяева вновь устанавливают девяти-, десяти- и одиннадцатичасовой рабочий день? А право собраний?.. А борьба за право на отдых? За стачки? Это не только экономические права, но и политические!

Разве можно пройти мимо того, что в магазинах купцы нещадно эксплуатируют детей, подростков десяти — пятнадцати лет, платя им гроши за тяжелую, непосильную работу? А часто вообще не оплачивают их труд деньгами, только кормят впроголодь!

Он приводил конкретные факты, имевшие место в Сретенске и других местах.

— Ведь это ужасно, — говорил он, — и надо добиваться запрещения эксплуатации труда детей и подростков, вынужденных работать с семи часов утра до девяти-десяти часов вечера в магазинах купцов. Это сугубо политический вопрос.

Прижатый доводами Федора Васильевича, Горяев вынужден был отступить, так как приказчики были явно против него.

— Надо, чтобы профессиональные союзы защищали нас и добивались участия рабочих и служащих в местных и государственных органах управления.

Так в моей памяти сохранилось это выступление Гладкова, оставившее большое впечатление у присутствующих на этом собрании.

Позже Федор Васильевич принял участие в подготовке устава профессионального союза работников торговых организаций Сретенска.

Федор Васильевич красиво и выразительно декламировал Горького, его «Песню о Соколе», «Буревестника», монологи из пьесы «На дне», стихи и поэмы Некрасова. Часто повторял некрасовские слова: «Сейте разумное, доброе, вечное. Сейте! Спасибо вам скажет сердечное русский народ!»

Его любили слушать, он обладал хорошим голосом и дикцией. Стихи у него звучали красиво, выразительно, захватывая слушателей целиком, вызывая их одобрение и благодарность.

Мы любили кататься по Шилке на лодках, и он всегда был участником этих прогулок и нашим запевалой. Его любимыми песнями были: «Вниз по матушке по Волге», «Дубинушка», «Нелюдимо наше море», «Славное море, священный Байкал», «По диким степям Забайкалья» и другие, которые он пел с увлечением.

Характерным было отношение Федора Васильевича к тем, кто отходил от борьбы с царизмом.

— Это жалкие душонки! — говорил он о них. — Когда в результате мощного подъема революционного движения, восстаний рабочих, крестьян, матросов и солдат царь вынужден был дать манифест о свободах, эти людишки тоже кричали: «Да здравствует свобода!», но, как только царизм стал душить эту свободу, они стали болтать о законности, о порядке и т. д., а затем они, конечно, уйдут в стан врагов народа!

Однажды приехавший в Сретенск из какого-то поселка учитель повел разговор о безнадежности дальнейшей борьбы. Он говорил, что охранка всех переарестует, отправит на каторгу и сошлет в ссылку в гиблые места, и закончил свой разговор так:

— Надо обождать, пока не поднимется народ на восстание, и вот тогда мы ему поможем...

Федор Васильевич с необычайной силой и гневом обрушился на него, называя его трусом, ренегатом, жалкой душонкой.