Ольга Апенченко - Труден путь до тебя, небо! Страница 2

— Входите, не бойтесь, — пригласил он меня за собой.

В комнате работали трое — врач-психолог, лаборантка и инженер. Но все время чувствовалось присутствие кого-то четвертого. То и дело слышалось:

— Он проснулся сегодня раньше…

— Он передал, что чувствует себя отлично…

— Очередное отчетное сообщение. Он передает… Четвертого в комнате не было. Он — космонавт. Сейчас он совсем в другом мире…

Он много дней не видел людей, не слышал человеческого голоса.

— Наверное, это страшно? — спрашиваю психолога Федора Дмитриевича.

Смуглый человек с печальными глазами очень любит пошутить, разыграть.

— Поля де Крюи читала? — заговорщически спрашивает он. — Там одиночеством лечат! — И уже серьезно продолжает:

— Так вот, этот американский писатель и врач пишет об опыте своего соотечественника доктора Гебба. Он укладывал на несколько дней молодых здоровых парней-добровольцев на кушетки в маленьких каморках с кондиционированным воздухом. Такой сверхотдых должен был на них как-то подействовать. И он-таки подействовал: привел их к помешательству. У них произошло расщепление личности, появились галлюцинации… Вот что такое одиночество.

— Что же происходит сейчас здесь, в камере?..

— Сейчас, сейчас… Послушаем Юрия Гагарина, узнаем, как он там, в своем одиночестве?.. Лариса! Подключила все каналы? — спрашивает он лаборантку. — Внимание! Запись! — и он щелкает рычагом магнитофона.

— Земля! Я — космонавт. Сегодня пятое августа тысяча девятьсот шестидесятого года. Московское время — восемь часов ноль минут. Доброе утро, Земля! Начинаю заниматься зарядкой. Первое упражнение — приседание: руки идут вперед, вверх, р-раз…

В динамике слышно, как Юрий двигается, прыгает.

— Бег на месте! — доносится голос Юрия.

— Там особенно не разбежишься… — смеется Федор Дмитриевич и включает телевизор. — Смотрите.

Маленькая, чуть больше самолетной кабины, камера. Приборы, какие-то схемы, кресло. Теплая одежда на нем. Юрий держится за спинку и выполняет упражнение. Он в синем спортивном костюме, в черных замшевых тапочках.

— Переходите на ходьбу, — командует себе Юрий, очень точно копируя радио.

— Раз, два три… — вышагивает он, словно на параде, и останавливается.

— Дальше некуда, — смеется он, — раз, два три! — шагает обратно.

Три шага туда, три шага обратно. Никого. Много дней никого. Несколько дней подряд не видеть обыкновенного светлого дня… Не видеть даже земной ночи… Но, встав рано утром, весело пожелать всем на Земле доброго утра и начать, как всегда, делать зарядку. Что больше могло рассказать о состоянии космонавта?..

— Московское время — восемь часов сорок минут. Приступаю к завтраку.

Юрий достает с полки бумажный пакет — в точности такой, какие продают в московских булочных.

— Посмотрим, что там сегодня на завтрак… — он вынимает белые тубы, свертки. — Та-а-ак… Морковное пюре… Колбаса? Даже колбаса, копченая, жесткая! По случаю вашего прибытия на Землю, Юрий Алексеевич, сегодня праздничный завтрак! В первый день было куда труднее…

На полке крайним справа стоит пакет с надписью: «Первые сутки». Он не «похудел», как другие…

Юрий хорошо помнит эти первые сутки. Они начинались еще на Земле, дома, с Валей. Жена есть жена. Ем надо было к девяти на работу, и опаздывать было нельзя — работала всего вторую неделю. Она встала чуть свет, достала из-за окошка толстый кусок сала и стала резать широким ножом:

— Юр, а беляши у вас там будут на обед? — спросила она мужа.

— Будут, будут! — засмеялся он, вспомнив про тубы.

— Но я все-таки сготовлю, — сказала она, задумавшись. — Ведь ты любишь беляши.

Юрий смотрел, как шипят на сковородке, побрызгивая салом, круглые поджаристые беляши, и улыбался. Он мог бы рассказать жене, как можно готовить по-другому — без огня, без спички и даже без посуды. Его учили этому специально. Он узнал, как обращаться с тубой (это оказалось совсем немудрено — как с тюбиком зубной пасты), как подогреть пищу: просто надо положить тубу в специальную печку — и через несколько минут обед готов. Его не надо разливать по тарелкам, не надо брать ложки, вилки — отвинчивай пробку и тяни…

Многому надо было научиться, прежде чем отправиться в «одиночество». Федор Дмитриевич учил его работать.

— Мы даем тебе с собой отвертку, нож, — с какой-то гордостью говорил психолог, — можешь мастерить там, что хочешь… Вот этот прибор тоже будет у тебя там в камере, — показал он на небольшую черную коробочку со стрелкой под стеклом, — будешь измерять им сопротивление. Смотри, как это делается… — И он показывал, давал измерить самому и, когда убедился, что «может», продолжал:

— Труднее будет работать с черно-красной таблицей…

Кончились консультации, и начались проводы. Да, это были настоящие проводы, когда человека провожают в дальнюю дорогу. А космос — дорога очень дальняя. Нет, это не была еще стартовая площадка. Но что-то было в этих проводах от тех, полетных. Было много народу.

Пришли девушки в белых халатах и принесли бумажные пакеты с питанием. Расставили их на полках в камере.

Вслед за ними инженеры внесли два небольших металлических ящика, покрашенных белой краской. Регенерационная установка — та самая, которая будет восстанавливать кислород.

— Помнишь, как переключать секции? — спросил небольшого роста, незаметный поначалу человек.

— Как учили, Александр Дмитриевич! — ответил своей излюбленной фразой Юрий.

Врач Александр Дмитриевич считает, что важнее его дела в космосе ничего нет. Может быть, и не зря так считает.

— Мы обеспечиваем жизнь космонавту — вот что такое… Создаем ему искусственную атмосферу, — говорит он.

Вот и готова камера для космонавта. Серая металлическая «коробочка» не так уж мала — она занимает большую светлую комнату. А как же «три шага вперед, три шага назад» — спросит читатель. Да, внутри этой коробки — крошечная комната, всего в три шага. Дежурный врач, делая большое усилие, открывает дверь — не ту легкую, деревянную дверь, какую мы открываем каждый день в свой дом, а тяжелую, металлическую, в несколько раз толще. Чего только в этой толщине на заложено, чтобы в камеру не проник звук! В стенках спрятана целая лаборатория. Она будет стеречь тишину.

Снаружи камера похожа на рубку корабля, который готовится к отплытию. Здесь даже иллюминаторы. Но они не пропускают дневного света. Освещение там только внутреннее. Камера изолирована от всего — от звука, от света, от внешнего мира. Даже атмосфера у нее будет своя. Наверху трубы — тоже как на корабле. Но что это?.. На самом кончике трубы стоит тонкая девичья фигурка из черного пластилина. Юрий долго разглядывает ее: высоко поднята голова, тонкая рука устремилась вверх, и вся она такая стремительная, быстрая, что кажется, вот-вот улетит.