Цой: черный квадрат - Долгов Александр Страница 3

…электричка везет меня туда, куда я не хочу…

Виктор криво ухмыляется, подсмеиваясь над самим собой. Наконец, станция Пушкин. Цой выходит на платформу, спускается к городу. Только-только начинает светать.

До Екатерининского дворца двадцать минут быстрым шагом. И когда Виктор подходит, вокруг дворца плывет еще утренняя полумгла, и великолепие архитектуры оценить по достоинству невозможно.

Цой работает лепщиком. Его дело – потолки, точнее, реставрация фризов в огромном зале. Он стоит на высоких козлах под потолком и зашкуривает поверхность лепнины. На нем спецодежда, голову обхватывает бандана, все его лицо, включая ресницы, в белой пыли. В дверях зала появляется мужчина в такой же спецодежде, как у Цоя, только чистой. Это мастер, он пришел с проверкой. Виктор видит его краем глаза, но никак не реагирует.

– Цой, – говорит мастер начальственным тоном, – ты опять сегодня опоздал.

Виктор продолжает работать, будто ничего не слыша. Пыль словно снег садится на его лицо. Только в отличие от снега, она не тает. Мастеру нужны извинения или хоть какая-нибудь реакция.

– Как всегда играешь в молчанку, – говорит он раздраженно, – посмотрим, что ты скажешь, когда я лишу тебя премиальных…

Мастер, так и не получив ответа, поворачивает к выходу. Цой показывает ему «fuck» и бурчит себе под нос:

– Лучше б я пошел к врачу…

В дверях мастера чуть не сбивает мужик в грязном комбинезоне, явно с похмелья. Мастер чертыхается, а мужик, не давая ему опомниться, говорит:

– Михалыч, помираю… дай рупь до завтра…

Мастер, оглядываясь на Цоя, увлекает за собой подчиненного и выходит из зала. До Виктора доносятся лишь обрывки разговора:

– Михалыч, а ты не в курсе, почему вчера вместо хоккея балет по телеку показывали?

– Ну, Рокотов, ты святой человек, – Брежнев умер.

Виктор, не прислушиваясь, продолжает монотонно шкурить лепнину.

Внезапно он неосторожным движением руки сбивает кожу с одной из костяшек правой руки. На ней выступает кровь. Виктор прикладывает ее к губам. И эхом десятилетней давности в его сознании звучит стишок:

Тот, однако, не дурак,У кого полно собак.Потому что без собакЖизнь идет совсем не так.Вон, смотри-ка, у мостаСидит такса без хвоста.Тут вписался в интерьерДлинномордый скотч-терьер.Вот сидит, живот убрав,Очень важный волкодав…

Виктор вспоминает изостудию Ленинградского Дворца пионеров. Ему тогда было десять лет. Он, как и другие дети, сидел в большой комнате и рисовал. Тогда Витя рисовал собаку, большого черного пуделя. Он даже не заметил, как пришла его мама и начала о чем-то говорить с преподавателем. Но когда Витя ее увидел, сорвал рисунок с мольберта и, подняв над головой, побежал ей показывать.

Мама улыбнулась и подала Вите знак: мол, тише, чуть позже, сейчас я разговариваю… Витя хорошо расслышал фразу учителя: «Если захочет, мальчик рисует очень хорошо. А если нет, то заставлять его нельзя…»

Ленинград. Сентябрь 1973 года

Детская художественная школа, где занимается Витя, находится в центре города, на канале Грибоедова, в доме напротив Львиного мостика.

Цой рисует вместе с другими учениками натюрморты. На столе преподавателя стоит ваза с фруктами – белый виноград, персики, яблоки. Волосы Виктора, выгоревшие от солнца, почти рыжие – он недавно вернулся домой из Кзыл-Орды, где гостил у дедушки.

Между рядами ходит преподаватель, делая замечания. Он останавливается напротив Цоя и говорит:

– Молодец, Витя… вот здесь добавь темный тон. Пока в лидерах Цой, думаю, что ему достанутся на десерт фрукты.

Сосед Вити, хулиганистый мальчишка-ровесник, сидящий впереди Цоя, поворачивается к нему лицом и зло шипит:

– Зря стараешься, Джапан! Все равно все самые известные художники – русские!

Витя не обращает на него ровно никакого внимания, продолжая рисовать. Такому внутреннему самообладанию можно позавидовать – к нему мальчика приучила частая смена школ в начальных классах.

Сосед грозит Вите кулаком.

Ленинград. Ноябрь 1982 года

Отвлекшись от воспоминаний, Виктор смотрит на свои руки. Его ладони в трещинах и порезах.

Обратный путь также проходит в полутьме, уже вечерней. На вокзале висят траурные флаги. В полумгле красное кажется совсем черным и сливается с черной каймой. В поезде Виктор занимает место у окна: вагон почти пуст. Он раскрывает блокнот. В его голове крутится утренняя фраза Марьяны «Доброе утро, герой». Размышления прерывает шум: навстречу полупустому поезду, в котором едет Виктор, проносится забитая до отказа людьми электричка.

Доброе утро, последний герой!..

Вечером, уже в квартире, взяв в руки гитару, Виктор продолжает работать над песней. Он сидит на кухне и поет с героическим пафосом, выпятив вперед челюсть. На столе лежит блокнот с текстом. Текст правленый, почерк различим, только буквы местами написаны вкось и вкривь. Внизу страницы черновые рисунки.

Доброе утро, последний герой!Доброе утро тебе и таким, как ты.Доброе утро, последний герой…Здравствуй, последний герой!

Виктор берет последний аккорд, замечает Марьяну, застывшую в дверях.

– Ну, как? – спрашивает он жену.

– Класс! – с восторгом отвечает она.

Москва. Октябрь 1985 года

В 1984 году Рашид поступил во ВГИК на режиссерское отделение. Первый год он безвылазно просидел в стенах института, делая бесчисленные спектакли, этюды, постановки – просто набивал себе руку. Москва изменила Рашида и внешне – он сбрил усы и от этого стал чуть моложе, подстать большинству своих однокурсников.

Рашид неторопливо идет по коридору института и не замечает, что за ним по пятам, словно тень следует парень, по виду настоящий хиппи – патлы до плеч, весь в джинсе. Это студент операторского отделения ВГИКа Леша Михайлов.

Рашид останавливается под табличкой «Место для курения», прислонившись спиной к стене, и закуривает. Леша Михайлов стоит неподалеку, нервно пускает дым и время от времени посматривает на Рашида. Он, хотя и учится на старшем курсе, значительно моложе Нугманова и стесняется первым начать разговор.

– Что? Нос грязный? – с усмешкой спрашивает Лешу Рашид.

– Да нет, – смущается Леша, – просто хотел выразить свое уважение. Восхищен твоими постановками!

– А-а-а, ну, спасибо… Какие проблемы?

– Понимаешь, я должен снимать курсовую работу, этюд по освещению, мне нужен режиссер. Мне хочется сделать фильм… о роке. У меня есть черно-белая пленка, камера, есть архивные кадры американского рок-фестиваля в Вудстоке…

– Вудсток, откуда? – удивился Рашид.

– Долгая история… Потом как-нибудь расскажу. Короче говоря, мне нужен режиссер. Возьмешься за дело?

– Да ты что, старик! Я же еще второкурсник, мне не положено снимать самостоятельно.

– Ерунда все это. Было б желание! Я помогу! У меня лапа в деканате.

– Желание снимать, конечно, есть.. Только вот о чем снимать… У нас же есть свое тут под боком! В Ленинграде такие классные группы!

– АКВАРИУМ?

– Не только АКВАРИУМ. АЛИСА, ЗООПАРК, а еще КИНО. Слышал про таких?

– Честно говоря, нет.

– КИНО – абсолютно честные ребята! Это действительно актуальная музыка! Давай сделаем фильм полностью о питерском роке – он того достоин.

Они ударяют по рукам. Рашид спрашивает: