Изгиб дорожки – путь домой - Иэн Пэнман Страница 3

Рискую прозвучать сентиментально, но мне кажется, здесь парой слов очерчен целый исчезнувший мир. Момент в истории… столкновение или смешение двух культур… зарождение некоего взаимопонимания – межпоколенческих, «цветных отношений». Можно спорить о том, что именно происходило до и после (или же чего не произошло), но одного отрицать нельзя: этот момент был, и он был восхитителен. Просто включите что-нибудь из Ареты, и вы услышите его эхо – осязаемое, норовистое, пленительное.

Что плавно подводит нас к стыдливому признанию.

В центре этой книги стоит пустой стул, и в идеальном мире на нем сидела бы Билли Холидей. Она всегда была неотъемлемой частью, сквозным мотивом, катализатором в моей внутренней и профессиональный жизни, и я чувствую ее незримое присутствие на многих страницах этого сборника. Мне выпала возможность рецензировать недавнюю биографию Билли – блестящую «Билли Холидей. Музыкант и миф» («Billie Holiday: The Musician and the Myth») Джона Шведа – для издания «The Wire»; но, выражаясь как давний и преданный поклонник Билли, я просто не мог начать[8]. Или, если точнее, я не мог начать, потому что задача прийти к какому-то заключению, уместившись всего лишь (!) в 900 слов, казалась мне невыполнимой. (Пожалуй, опыт работы для изданий типа «London Review of Books» («Лондонское книжное обозрение»), в которых есть где развернуть свою мысль, может в определенном смысле разбаловать – на фоне проектов с более сжатыми объемами.) О Билли Холидей я писал годами, даже десятилетиями, и давно планирую собрать скопленные тексты в книгу (сменившую уже несколько рабочих названий: «Cuts, Tracks and Bruises», «The Weakening Beat», «Little White Flowers»[9]), которая, надеюсь, увидит свет в самом ближайшем будущем и искупит мою вину за этот сборник. Также очень хотелось бы написать здесь о двух более новых моих любимицах: Соланж Ноулз и Лане Дель Рей. Обе они вписались бы в основополагающую концепцию этой книги, но не сложилось: обозреватель-эссеист чаще всего выступает в роли этакого литературного извозчика, который ждет, пока его подзовут и скажут куда ехать.

Не исключено, что текст про Соланж, или даже ее старшую сестру, в качестве заключения к данному сборнику больше пришелся бы мне по душе (и позволил закинуть пару удочек в будущее) – на деле же мы имеем затяжное и неожиданно удручающее прощание с Принсом. Существуют биографии других моих любимых творцов (Хорхе Луиса Борхеса, Вана Моррисона, Гарри Крюса), о прочтении которых я пожалел: либо персонажи в них чересчур напоминали простых смертных, скучных и несовершенных, либо текст слишком далеко уходил от милого поклонникам творчества, либо же они попросту не смогли отразить все хитросплетения и грани личности конкретного артиста или писателя. Но вот со смерти Принса прошло три года, я перечитал гору материала, а меня не покидает необъяснимое, слегка неприятное чувство, будто я все еще ни на шаг не приблизился к глубокому «пониманию» его личности. Как будто был человек и был некий жестко контролируемый сценический образ, а между ними… ничего. Ты тянешь к нему руку, а она хватает лишь воздух – или выдергивает клоки искусственного меха; те же участки, что проступают чуть более ясно, на поверку оказываются довольно-таки неприглядными.

И вот, когда я уже был на финишной прямой, завершая «Изгиб дорожки…», Соланж анонсировала выход своего нового альбома. Как же он называется?.. «When I Get Home» («Когда я доберусь домой»). Широко улыбаюсь. СНЯТО.

Иэн Пэнман, 31.03.19. Фоном играет Бетти Лаветт, альбом «Child of the Seventies»

Благодарности

Все эти тексты первоначально появились в журналах City Journal и London Review of Books (LRB). (Счастливое совпадение эта трансатлантическая пара.) Работать в обоих изданиях было исключительно приятно; когда к тебе относятся по-человечески, считают опытным профессионалом и соответствующе вознаграждают за твой труд, это вообще-то не должно удивлять, но, к сожалению, имеем что имеем. Я хотел бы поблагодарить Мэри-Кей Уилмерс, Пола Майерскоу и Ника Ричардсона из LRB за редакторскую заботу, сотрудничество и безграничное терпение. Особую благодарность я хочу выразить Брайану Андерсону из City Journal: в период, когда я был недалек от того, чтобы все бросить и переквалифицироваться в кошачьего психолога, он неожиданно связался со мной и сделал предложение, от которого я не смог отказаться. City Journal – это кузница американской консервативной мысли, и читают его в основном… ну как раз такие люди, которые ценят те самые взгляды и мысли, что эта кузница выплавляет. Брайан открыл мне (убежденному социалисту-гедонисту старой школы) доступ на эти досточтимые страницы, чтобы я мог писать, помимо прочего, о Джеймсе Брауне, Джоан Дидион и Вальтере Беньямине; в эпоху, когда идеологический популизм скатился настолько, что назвать его помойным было бы даже щедро, это, мягко говоря, греет душу. Говоря о вещах, которые буквально согревают душу и тело, я также хотел бы поблагодарить Брайана Диллона за очень своевременный и ободряющий тычок под ребра. И наконец, как всегда, я остаюсь в громадном и беспредельном долгу перед Су Смолл, также известной как миссис П., чья поддержка неизменно делает невозможное возможным. («…И все они вели меня домой к тебе»[10].)

Эти страницы посвящаются памяти

Джеффа Раштона, он же Джон Бэланс,

Марка Фишера и блога «K-Punk»,

Гэри Филлипса, он же pixiejuniper,

и моего четвероногого красавца Бигги.

Даже если придется голодать: длинные горизонты мод-культуры

В своем замечательном тексте 1963 года о Майлзе Дэвисе Кеннет Тайнен цитирует Жана Кокто, чтобы пролить свет на произведения этого «скрытного, уклончивого» музыканта: Дэвис был одним из творцов ХХ века, умевших «просто излагать очень сложные вещи». Скакнув в 1966‐й, вы услышите уже более увесистый бит одного из хитов британского топ-20 – «Substitute» группы The Who; это сердитый, спотыкающийся антиманифест, который самообличительно возвещает: «Все простые вещи вокруг вас на самом деле сложные!»[11] Трудно представить два более непохожих друг на друга музыкальных высказывания: в переливах Дэвиса слышны боль, хладнокровие, угасание, тогда как Таунсенд прямолинеен, нетерпелив и агрессивен. Одна стрелка направлена внутрь, другая наружу. Но где-то там, на пути от одной к другой, от холодной, безжалостной меланхолии к трехминутной психодраме