Живой Журнал. Публикации 2010 - Владимир Сергеевич Березин Страница 2

— Но так нельзя жить долго. И я читал про марксизм.

— Ну, почему нельзя? Впрочем, что считать — "долго"? Что для нас это "долго"?

— Если ты говоришь о марксизме, то количество должно перейти в качество.

— Это не марксизм. Это в тебе от невнимательного чтения. Переход количества в качество — это Гегель, диалектика…

— Ну, хорошо. Гегель. Но что-то должно случиться.

— Да понятно что, должен случиться выход на поверхность.

— Или нас съедят какие-нибудь монстры.

— Ну вот подумай, зачем монстрам нас есть? Что им в нас? Что такого мёдом намазанного в людях, что спаслись? Отвоевать у них их жалкие подземные норы? Но если разумные мутанты, да и неразумные, жили двадцать лет у себя, даже в случае дельта-мутации какой им резон лезть под землю?

Извините, если кого обидел.

05 января 2010

История про навыки и умения

Прошло всего двадцать лет, и только теперь оказалось востребованным моё умение быстро и без запинки произнести "фалеков гендекасиллаб".

Извините, если кого обидел.

05 января 2010

История про "центонную прозу" (IV)

…От нечего делать я тоже бродил среди поломанной мебели и обнаружил, что в одной из комнат, ровно посередине неё, пол пробит. Я чуть было не полетел вниз, куда вместо меня ливанул дождь старых газет и журналов.

Сто лет назад это были бы, наверное, книги в твёрдых переплётах, или сборники по статистике какого-нибудь профессора экономики, а я отправил вниз подшивки "Знамени" и "Нового мира" — тех журналов, что я читал когда-то в заброшенной библиотеке близ метро "Аэропорт". Времена поменялись и ценности тоже. Я заглянул вниз и увидел, что на нижнем этаже дыра тоже симметрична моей и в темноте вовсе не видно, в какую преисподнюю отправилась настоящая литература прошлого века.

Потом я нашёл шкаф, в котором обнаружился труп крысы — высохший и мумифицированный. Рядом были пластиковые корытца, и в них, наверное, раньше была еда, превратившаяся в серый прах. Наличествовали даже бутылки — одна разбитая, и вторая просто пустая с выкрошившейся пробкой.

Ничего больше тут не было, только в дальней комнате я нашёл настоящий письменный стол, заваленный пыльными книгами. Рядом на стене было написано непонятное: "Лукас, я на Ваське", какая-то белиберда и странные каракули.

Там были изображены два человечка занятых воспроизводством рода и странное существо с поднятыми руками справа от них. Этот рисунок явно изображал ядерного мутанта, пришедшего пожрать спящих селян. Для полноты картины неизвестный художник пририсовал ко рту мутанта воздушный пузырь с какими-то стёршимися уже от времени словами в нём.

На столе стоял старинный телефонный аппарат с диском. Машинально я поднял трубку, и вдруг в ней затрещало.

"Чёрт, что это, — подумал я, — неожиданная электризация что ли? Какие-нибудь слабые поля?".

И я очень аккуратно положил трубку на рычаги.

Извините, если кого обидел.

06 января 2010

История про праздник

А что нам скажет товарищ Суворов?

Извините, если кого обидел.

06 января 2010

История про прихордовое и уход (I)

ПРЕДРЕЧЕНИЕ

ЯСНАЯ ПОЛЯНКА

БЕГОМ, ЧЕРЕЗ САД

МАШИНКА ВРЕМЕНИ

ЗЛОЙ ГОРОД И ПУСТЫНЬ

МИСТИК С ДИРИЖАБЛЕМ

ИЗОБРЕТЕНИЕ КАРТОФЕЛЯ

ЗДЕСЬ БЫЛ РАШИД

ЖЕЛЕЗО ДОРОГИ

ПИОНЕРЫ ДАНКОВА

АСТАПОВСКИЙ КРЕМЛЬ

СНЕГ

Оптический материал здесь

Я вам вот что скажу — в великой русской литературе всё очень продумано. И более того, всякий писатель, если он, конечно, настоящий русский писатель, сначала сообщает что-нибудь, а потом уже исполняет это в своей жизни. Напишет Пушкин про дуэль — и, пожалуйте бриться, вот его уже везут на Мойку с пулей в животе.

Как начнёт писать человек про самоубийство героя, так натурально, значит найдут писателя совсем неживым. Страна не зарыдает обо мне, но обо мне товарищи заплачут.

Толстой — великий русский писатель честно сообщил, что уйдёт из дома.

Причём он постоянно сообщал об этом — в разное время и разными способами.

Вот, к примеру, заводил он волынку: слушай, читатель, вот тебе история про кавалергарда.

И вот уже следишь за тем, как человек с бородой идёт двумя старушками и солдатом. Мимо едут на шарабане барыня с каким-то путешественником-французом и всматриваются в les p?lеrins, странники которые, по свойственному русскому народу суеверию, вместо того чтобы работать, ходят из места в место.

— Demandez leur, — сказал француз, — s'ils sont bien surs de ce que leur pelerinage est agr?able? Dieu.

Старушки, которым переводят вопрос, отвечают:

— Как Бог примет. Ногами-то были, сердцем будем ли?

Спрашивают солдата, и он говорит, что один, деться некуда.

Спросили и старика — но уже о другом: дескать, кто он?

— Раб Божий.

— Qu'est ce qu'il dit? Il ne r?pond pas.

— Il dit qu'il est un serviteur de Dieu.

— Cela doit?tre un fils de pr?tre. Il a de la race. Avez-vous de la petite monnaie?

Старика принимают за сына священника, и замечают, что чувствуется порода. Всем раздают по двадцать копеек.

— Mais dites leur que ce n'est pas pour des cierges que je leur donne, mais pour qu'ils se r?galent de th?; чай, чай, — pour vous, mon vieux, — говорит француз и треплет рукой в перчатке старика по плечу.

— Спаси Христос, — отвечает тот, о свечах вовсе не думая.

Шапки на нём нет и он лыс. Как настоящий даос, старик чувствует равнодушие к этой ситуации. Через девять месяцев его поймают и сошлют в Сибирь как беспаспортного. Там он будет работать у хозяина в огороде и ходить за больными.

Но это всё в идеале.

Это мечта, записанная за двадцать лет до попытки.

Есть у Толстого и другая история, это такая пьеса — "И свет во тьме светит". Это, собственно, рассказ про него самого и про то, как неловко и болезненно желание жить не по лжи. Как сопротивляются ему люди, и как мало оно приносит счастья. Главным героем в этой пьеса был сам толстой, впрочем под именем Николая Ивановича. Николай Иванович собирается бежать из дома вместе со своим бывшим слугой Александром Петровичем.

Этот Александр Петрович уже бормочет: "Будьте спокойны, пройдем до Кавказа без гроша. А там уж вы устраивайте". Герой отвечает ему "До Тулы доедем, а там пойдем. Ну, все