Я тебя у него украду - Лиза Бетт Страница 2

Никаких проблем же?

Нет, никаких.

Ответила тогда, натягивая на лицо непроницаемую маску, но кто же знал, что внутри у меня начинается агония. Я уже тогда все поняла, когда он пришел и в миллионный раз отказался от кофе и вина. Просто прошел в спальню и начал раздеваться.

Как будто зачет по физре собрался сдавать – с таким же равнодушным автоматизмом.

Меня затошнило.

Опускаю взгляд на чайник и понимаю, что аппетита нет совсем, да и чаю не хочется. Слишком мало градусов.

Подхожу к холодильнику и достаю бутылку красного, что выбрала на случай, если его ответ все же будет положительным. Иронично.

Разбитое сердце и один бокал вина с кровью. Боже, как хочется нажраться.

Откупорила бутылку и налила себе, но пить так и не стала. Поставила со стуком на стол и подпрыгнула на месте, когда раздался звонок в дверь.

Передумал…

Срываюсь с места, с надеждой щелкаю замком и открываю дверь, но замираю, когда вижу на пороге совсем не того человека, которому следовало бы тут быть. Хотя, о чем я, Марк же ничего не обещал…

– Ты?

– Что, не рада? Становишься предсказуемой… – Суворов протискивается мимо меня и, не дождавшись никакой реакции, защелкивает замок на двери и стягивает с широких плеч полупальто. Прихожая наполняется терпким ароматом цитруса с нотками сандала. Туфли оставляет на коврике у входа и недовольно подметив, что я так и не удосужилась ни ответить, ни вообще как-то прокомментировать его приход, разворачивает меня лицом к кухне и легонько подталкивает, шагая рядом.

– Зачем пришел, позлорадствовать? – отмираю, когда входим в тесное помещение. Тут почти темно, лишь подсветка у подвесных шкафов светится, но этого хватает, чтобы различить окружающие предметы.

– Слишком очевидно? – Пашка берет приготовленный мной бокал и отпивает, а потом как опытный сомелье прикрывает глаза и с точностью выдает описание напитка, которое я ранее вычитала в интернете. – Для него покупала?

– Заткнись, – отбрасываю приличия и забираю бокал, будто он пьет что-то не предназначенное для него. Выпиваю залпом, ставлю со стуком, а Суворов доливает, только теперь гораздо больше до самых краев и я снова цепляю тару. – Оставь свои догадки при себе.

– Надо же заполнить чем-то эту тишину… – поворачивается ко мне спиной и достает из шкафа чашки. Хмурюсь, размышляя, откуда он знает где что лежит, и на ум приходит тот его визит несколько месяцев назад, когда он пришел в стельку пьяный. Запомнил? Вероятнее всего, потому что больше Суворов у меня в гостях ни разу не был. – Не будем же мы молчать.

– Тебе что надо, Паш? Он тебя подослал? Или у вас мужиков так это работает, один бросил и второй на смену пришел? – слова звучат горько, и я готова проглотить язык за о что произнесла все это вслух, но слишком поздно что-то менять. Широкая спина напрягается, но собеседник не отвечает, продолжая методично наливать себе чай. – Только ты не думай, что все так просто будет, я не трахаюсь без любви, так что можешь засунуть в жопу свои попытки приударить.

Если бы мои слова слышала мама, она заставила бы меня вымыть рот с мылом и просить прощения у гостя, что было бы справедливо, ведь так по-хамски я никогда в жизни не разговаривала. Но сегодня можно. Сегодня черный день.

– Только не молчи, из-за тебя я чувствую себя последней стервой, – запоздалый укол совести не позволяет замолчать. Пашка же не виноват, что я наивная дура.

– Ты и есть стерва, Журавлева. Самая настоящая.

Цепляет со стола чашку, которую себе налил, разворачивается и садится за стол, на краешке которого я сижу. Поднимает взгляд, намекая чтобы встала с места, но вместо этого я начинаю творить беспредел, иначе не назовешь.

Может, вино ударило в голову, может крыша съехала окончательно.

Забираю у него чашку и оставляю на столешницу, и медленно, глядя прямо в золотисто-карие глаза, седлаю Пашкины колени, наплевав что полы халата расходятся, и он может увидеть то, что ему не предназначено.

Суворов напрягается, его руки опущены вдоль туловища, он не делает попыток облапать, и это еще больше бесит. Опускаю кисти на его плечи и скольжу ими вверх, зарываясь пальцами в темные волосы на затылке. Почти такие же темные как у этой сволочи, что бросила меня сегодня вечером. В горле появляется ком.

– Что ты делаешь?

Он с шумом втягивает в легкие воздух, когда качнула бедрами и потерлась о его член сквозь ширинку. К слову сказать он либо огромный, либо уже стоит. Либо и то и другое.

– Ты разве не для этого здесь? – томно прошептала, наклоняясь к уху. Намеренно медленно потерлась грудью о его каменный торс и коснулась губами мочки уха.

Сильные руки все так же расслабленно свисают по бокам. Не касается.

– Я сам еще не понял, зачем пришел… – отвечает сдавленно, когда скольжу руками вниз, касаюсь вязанной водолазки, прохожусь по широкой груди, спускаюсь к талии и ныряю руками под край кофты, касаясь стальной, буквально звенящей от напряжения кожи. – Но явно не за этим.

Обхватывает мои кисти и, не позволяя коснуться себя больше, заводит мне за спину, и я утыкаюсь в его грудь своей, но голову отвожу, потому что не хочу касаться чужих губ. Губы слишком интимно.

– Ты же возненавидишь меня еще больше если сейчас трахну тебя Журавлева. Я могу, – сглатывает, – и не спорю, хочу. Но ты сейчас неадекват, сама не понимаешь, что творишь да?

Вглядывается в мои глаза и тут же читает в них ответ.

Пошел ты.

Улыбается.

– Хочешь трахнуться, давай, только учти мне одного раза будет мало, а ты на большее не способна, потому что тебе нужен не акт, а сама цель стереть со своего тела чужие прикосновения. Только вот их не с тела стирать надо, а из головы, а для этого нужно нечто большее чем ебля на кухонном столе.

– Я ненавижу тебя, сволочь! – дернулась в его хватке, тщетно. Так же тесно прижата, будто впаяна в его тело. – Ты никогда его не заменишь…

– Я и не собираюсь, – выдерживает прямой взгляд, а мне хочется отвести свой, но что-то в глубине янтарных глаз не позволяет прервать контакт.

– Тогда зачем пришел? – переспрашиваю, взгляд вдруг становится тяжелым усталым, как и сердце, которое вдруг начинает весить тонну и глухо бухает в груди.

– Компанию тебе составить, – улыбается так просто и тепло, что в груди щемит. – Могу уйти, только попроси…

Разжимает руки, и у меня больше нет необходимости сидеть на его коленях. Нет нужды его касаться. Суворов в два счета меня прочел и разгадал. Опускаю руки и глаза вниз.

– Я боюсь остаться одна, вдруг начну ему писать…

Надо спасать остатки гордости,