Холодный огонь (СИ) - Танго Аргентина Страница 2

Вчера трупов было три. Два из них еще оттаивали: патологоанатом, хрупкий бодрый старичок лет ста двадцати, заявил в весьма богатых выражениях, что возраст и здоровье не позволяют ему вместо вскрытий заниматься выпиливанием тел из ледяных глыб. Что же до первого несчастного, то, пошарив на столе, Бреннон нашел отчет о вскрытии среди грабежей, убийств и изнасилований. Чтение, в принципе не слишком радостное, привело комиссара в такое состояние, что дежурный с кофе и пирогами ступил в кабинет с опаской, словно неопытный дрессировщик в клетку с тигром.

— Сэр…

— Где этот костоправ?!

— В гробу, сэр.

Комиссар влил в себя кофе, накинул сюртук и, гневно кипя, направился в гроб — подвальную холодную комнатку, отделанную белым кафелем, обитель патологоанатома.

— Это что значит?! — рявкнул комиссар и шлепнул отчет на пустой стол для аутопсии. Френсис Кеннеди, невысокий изящный старичок, поднял голову от нового отчета и снял пенсне.

— Это причина смерти.

— Вы шутите?

— Молодой человек, я никогда не шучу такими вещами. Легкие и сердце моего пациента превратились в лед. Тем самым…

— И как это произошло?

— Не могу знать, юноша. Наука пока не всеведуща.

Бреннон снова вчитался в строки отчета. Смерть наступила вследствие полного оледенения легких и сердца. Трещины в ребрах… Перелом носа… Мягкие ткани лица вмерзли в лед и восстановлению не подлежат…

— Значит, установить его личность мы тоже не сможем.

— Это мужчина лет сорока пяти–пятидесяти, ростом пять футов с четвертью, сложение плотное, состояние печени свидетельствует о хроническом алкоголизме.

— Отлично, — буркнул Бреннон, — у меня таких — две трети из списка пропавших. И вам везут четвертого.

— Судя по его одежде, — Кеннеди меланхолично протер пенсне, — он был из мелкой буржуазии. Это чаще всего люди тихие, очень приличные. К тому же одет он чисто, аккуратно, не без щегольства. О нем явно кто–то заботился.

— А то я не понял, — пробурчал комиссар. — Это что?

— Шесть ножевых. Студент из кампуса. Я закончу к десяти.

— Угу, — Бреннон подошел к столу для разделки, как боязливо говорили его подчиненные. В конце концов, убийства, грабежи и изнасилования тоже не ждут, и комиссар на время выбросил из головы заледенелых покойников.

К полудню Бреннон разобрался с накопившимся с вечера делами, запер в камеру пару молодчиков, которые устроили поножовщину в кабаке, и наконец выпроводил рыдающую матушку студента. Как бы он ей не сочувствовал, но голод одолевал его все сильнее. Комиссар повязал запасной галстук, надел шляпу и отправился за провиантом.

Открывая свою пекарню прямо напротив полицейского департамента, вдовая миссис ван Аллен не прогадала. Поток полицейских, служащих ратуши и банка, преподобных отцов из собора и прочих голодающих оказался так велик, что вскоре пекарня превратилась в небольшое кафе с едой на вынос и маленьким обеденным залом. Бреннон первым оценил кулинарный дар миссис ван Аллен и пользовался особой благосклонностью как постоянный клиент.

Нередко, глядя на вдову, комиссар думал, что у них могло бы что–то и выйти, не будь он таким закоренелым холостяком. В свои сорок шесть Валентина ван Аллен, мать пятерых детей, сохранила фигуру, которой позавидовали бы многие молодые дамы: высокая, статная, белокурая, с безмятежным взглядом, точеным профилем и пышными, округлыми формами. Однако сегодня прекрасная вдова была чем–то обеспокоена. Она лично завернула комиссару пирог с корицей, отсчитала сдачу и спросила:

— Мистер Бреннон, если вы не слишком заняты, не могли бы вы ответить на один вопрос?

— Да, мэм, конечно, — отозвался комиссар, усилием воли укрощая зверский голод. Между бровями миссис ван Аллен пролегла тревожная морщинка.

— Скажите, вы думаете… на озере сейчас безопасно?

Бреннон подобрался.

— С чего вы так решили?

Голубые очи вдовы затуманились.

— Мальчишка молочника видел, как с берега озера везли на поводе тело.

Мельком подумав, что мальчишка теперь станет героем дня для всей уличной оравы, комиссар тут же вздохнул. Иногда он жалел, что не работает посреди глухой тайги или мазандранских джунглей.

— А почему вы спрашиваете? Об озере?

— Но ведь рождественские и праздничные гуляния! А на озере всегда делают каток. Разве вы забыли?

Комиссар безмолвно проклял свою тупость. Вот что бывает, когда один рабочий день кончился в полночь, а следующий начался в четыре утра. Близящиеся День Независимости и Рождество напрочь вылетели у него из головы.

— Я вовсе не выпытываю у вас детали расследования и не хочу посеять панику в обществе, но мои дети хотят пойти на каток, и я волнуюсь…

— Вы же понимаете, что я не могу вам ответить, — сказал Бреннон, но продолжил уже помягче: — Но если вы уговорите ваших детей воздержаться от прогулок у озера, то это будет к лучшему.

Владелица кафе благодарно улыбнулась, но комиссар понял, что тревога ее не унялась. Он вышел из «Раковины» через полчаса, окутанный ароматом корицы и горячего медового напитка. Натана обволакивало чувство приятной сытости, и даже замороженные покойники не могли отравить этот миг немудрящего счастья. Он уже собрался перейти улицу и вернуться в департамент, как вдруг заметил странное оживление около одного из домов.

Роксвилл, главную улицу Блэкуита, спроектировал архитектор, который, вероятно, с детства крайне пессимистично смотрел на жизнь. Прямая, как стрела, Роксвилл–стрит пронзала город с севера на юг, сжатая высокими оградами из серого камня. Иногда они прерывались черными коваными решетками, а за ними виднелись квадратные, тяжелые, приземистые дома, темно–синие, черные и темно–серые. По улице все время гулял пронизывающий ветер, а по ночам комиссару иногда казалось, что он бредет во тьме по кладбищу.

Среди прочих особо выделялся дом86 — двухэтажный особняк, снизу густо–синий, сверху сизо–серый, под черной крышей. Решетка в каменной ограде состояла из острых, как когти, углов, а за нею начинался густо заросший сад. Когда–то здесь случился пожар, в котором погибла вся семья. Потом один из городских богачей купил дом, отремонтировал, но жить там не смог и съехал. Особняк несколько лет стоял пустым. Но сейчас перед распахнутой решеткой выстроились три телеги с чьим–то добром, а некий сухощавый тип в черном руководил снующими туда–сюда грузчиками.

Комиссар остановился рядом и, сунув руки в карманы, внимательно оглядел дом, телеги и сухощавого типа. Тот был молод — лет двадцати пяти или двадцати шести — и должно быть, ради солидности, отрастил черные бородку и усы. Остальное лицо терялось в тени от слишком широкополой шляпы. В целом же костюм молодого человека был безупречен, как костюм дворецкого из хорошего дома. Правда, для дворецкого он казался слишком юн и тощ — Бреннон чаще видел дворецких весом в двести фунтов и убеленных сединами.

— Въезжаем, а? — сурово спросил он у парня. Тот взглянул на комиссара через плечо; из–под шляпы блеснули черные глаза.

— Комиссар Бреннон, полиция, — Натан предъявил значок. — Что это тут?

— Мистер Лонгсдейл переезжает в купленный им дом, сэр, — глуховато отозвался дворецкий.

«Да?!» — удивленно подумал комиссар и чуть было не спросил: «А зачем?» Казалось бы, если у человека есть столько денег — почему бы не купить милый особнячок на окраине, в хорошем районе, среди таких же сливок общества… И не путаться под ногами у полиции со своими фокусами!

«На что ему этот гроб?» — за минувшие годы дом не стал ни светлее, ни приятнее. Лонгсдейл Натану не нравился почти так же, как и сам особняк, и все же — жить в таком месте?.. Но продолжить допрос комиссар не успел — раздался цокот копыт, стук колес, и мимо Бреннона проехал экипаж. Он остановился напротив департамента, и из экипажа, как шар, выкатился Айртон Бройд. Следом за ним наземь спрыгнул огромный рыжий пес, потом — Лонгсдейл и наконец вылез Френсис Кеннеди. Все скрылись в здании, и Бреннон поспешил к месту службы.