За грань. Рассказы - Надежда Юрьевна Клинк Страница 2

— Прощай, любимый, — и умерла.

Я громко рыдал, обнимая иссушенное тело самого дорогого мне человека. Монашка вышла из помещения, давая моему горю свободно излиться.

Кончились силы, иссякли слёзы, в душе образовалась огромная пустота. Мне казалось, что я тоже уже умер…

Мария, так звали монахиню, сопровождавшую Софию, рассказала позже, что, будучи уже тяжело больной, когда все ожидали её ухода в лучший мир, София решила непременно увидеть меня. Как она узнала, что я окажусь здесь в это время? Но она это знала точно. И подождала.

Возможно, именно её любовь не дала мне погибнуть в центре цунами? А я не смог её спасти!

Любовь может победить всё. Кроме смерти.

До встречи за Гранью, любимая!

Пробуждение

Я — ?

Н-и-ч-е-г-о! Нет ничего. Пустота? Но это уже что-то: пустота.

Но я же есть. Или меня нет? Может, есть только мысль обо мне? Тогда где всё это происходит?

Кто я? Не знаю. Надо включить что-нибудь, чтобы понять. (А оно мне надо? Может, пусть так и будет? Ничего не чувствую, мне никак.)

Появилось ощущение. Включился визуальный канал. Или не включился: вокруг темнота. Бесполезно.

Возникло ещё одно чувство. Включился аудиальный канал. Или нет: вокруг полная тишина. Бесполезно. Что бы еще такое включить?

Кинестетика? Обоняние говорит, что никаких запахов нет. Да и откуда им взяться, если ничего нет? Вообще ничего! Господи! А как же я дышу? Или не дышу?

Включились какие-то мышцы. Точнее, они уже давно включились, раз я как-то дышу. Значит, диафрагма работает. Что? Мозг подумал: «Диафрагма»? Ага, значит, это мышца. (Диафрагма, не мозг). Логическая цепочка. Что-то из чего-то следует.

Появился звук. Органная музыка. Мозг почему-то в этом уверен, что это- оргАн. А мозг- Орган. Как интересно. Это называется «омографы», кажется, когда смысл зависит от ударения.

Эта музыка во мне что-то пробуждает. Резонанс, наверное. Я, похоже, существую! И я — это не один только мозг!

Кто-то включил свет. Открываю глаза— продолжение мозга, ага. Вижу! Слышу! Ощущаю! И главное— думаю! Пока не знаю: кто я? Но обязательно узнаю, вспомню, придумаю, потому что существую.

Кто я? Или что я?

Круговорот меня в природе

Когда я появилась на свет, все очень обрадовались. Все присутствовавшие при рождении люди громко аплодировали, я это запомнила. Говорили, что я — юбилейное детище. На меня нацепили опознавательный знак, чтобы с другими не перепутать, наверное.

Потом всех новорожденных поместили в специальное помещение. Нас было много, очень много. И у каждого — своя кроватка. Иногда нас переворачивали и даже немножко трясли. Видимо, чтобы не скучно было. Это продолжалось довольно долго. Не могу сказать— сколько, я не умею считать.

Потом нас достали и раздали в семьи. Мне были очень рады в моем доме. У меня было всё самое лучшее. Я провела там много времени, окруженная любовью. Иногда меня рассматривали, читали мои документы и говорили, что я уникальная. Папа был врач, он меня очень любил, я к нему тоже привязалась. Мама, правда, как-то не разделяла этой любви. Она работала учительницей и посматривала на меня укоризненно. Поэтому я всегда чувствовала свою вину, непонятно за что.

Через некоторое время меня передали очень важному человеку. Он обрадовался. Однако, сначала никак не показал своей радости. А потом, дома, когда рассмотрел меня хорошенько, начал даже петь от полноты чувств. Оказывается, я не просто уникальная, но и самая замечательная!

Странно, что вскоре меня снова передали в другие руки. Потом опять, и опять… Я уже перестала запоминать этих восторженных мужиков, которые любовались моими формами и снова меня кому-то дарили.

Когда последний мой папа лёг в больницу, его долго не было дома. А его супруга взяла меня на руки и отнесла… О! К моему любимому первому папе— доктору! Как мы друг другу обрадовались — не передать словами! Круг замкнулся: я вернулась домой!

Наконец-то мой папа распечатал пробку и попробовал моё содержимое на вкус. Сказал, что это лучший коньяк в его жизни!

Да! Ради этого стоило родиться на коньячной фабрике «Арарат»!

Пообщаемся?

Хлопает дверь. Я открываю глаза. Медсестра в белоснежном, безукоризненно выглаженном, халате с улыбкой смотрит на меня. Красавица. В руках, облачённых в перчатки, шприц: видимо, укол собирается кому-то делать. Красотка! Я её где-то уже видел. Пытаюсь поднять голову с подушки- не получается.

— Здравствуй, дорогой! — говорит она голосом, от которого можно буквально растаять: настолько он бархатный и сладкий. — Как славно, что ты очнулся!

Я хочу ответить, но губы меня не слушаются, и ничего не выходит.

— Не волнуйся, — говорит она. — Давай пообщаемся.

Я киваю головой. Она продолжает:

— Ты помнишь, как ты сюда попал?

Я отрицательно мотаю головой.

— Это больница. Ты был в коме. Много дней. Кстати, меня зовут Эвтаназия.

— Странное имя для такой прекрасной девушки, — думаю я.

— Вообще-то, я — твоя смерть.

Пытаюсь осознать сказанное незнакомкой, и спрашиваю (от страха что ли силы ко мне вернулись?):

— Как- смерть? А где коса? (Вот идиот, ещё шутить вздумал! — это я думаю про себя).

— У вас, людей, сложились невероятно убогие стереотипы по поводу смерти! — говорит красотка. — Вы думаете, Смерть — одна. Чёрная дама с косой. Но это не так. Нас много, и мы разные. Не все из нас страшные и неотвратимые. Вы думаете, нам доставляет удовольствие отнимать чью-то жизнь? Это не так. Мой коллега, Суицид, всегда пытается отговорить человека от последнего шага, который тот задумал. Иногда ему это даже удаётся. Некоторые, такие как я, например, приносят людям освобождение от невыносимой боли.

Она задумчиво крутит в руках шприц.

— Ты мне сделаешь укол? — спрашиваю я.

— Таков заказ, — отвечает. — Но это было вчера, когда ты находился на границе. Твоя дочка целый месяц сидела возле тебя, надеясь, что ты выкарабкаешься. Вчера ей предложили выполнить твою последнюю волю. Ты же сам составил завещание, в котором пожелал подвергнуться эвтаназии, если вдруг «превратишься в овощ», у тебя так и написано. Бедная девочка плакала, не хотела верить. Но под напором докторов, которые убедили её в том, что ты не вернёшься, она подписала разрешение. Потом ей стало плохо, её поместили в реанимацию. Возможно, это и стало толчком к твоему пробуждению? Вас, людей, вообще очень трудно понять и предсказать.

— Что теперь? — почти кричу я. — Я жив и хочу видеть своего ребёнка!

— С уколом подождём, — отвечает Эвтаназия. — Поживи пока!

Не успеваю я моргнуть глазом, как её уже нет. Возле меня появляется толпа людей в халатах, которые принимаются хлопотать, проводить какие-то манипуляции.