Юрий Слёзкин - Рассказы Страница 3

В прошлое лето они «крестили» ее на этой реке…

На востоке, там, где остался город, вспыхивали звезды и ярче намечивался месяц. Из ложбинок тонкими струйками подымался туман и медленно, незаметно кралась ночь…

В березовой роще, прильнувшей к самой усадьбе, было особенно тихо, и казалось, белые, тонкие стволы березок вытянулись и прислушиваются к чему-то… Между ними росли тени — молитвенные и сквозные, а с ветвей что-то дышало теплом и чистотой…

И когда в душу Ильи стало проникать это кроткое спокойствие засыпающей земли и мысли его стали легкими, прозрачными и расплывчатыми, как воздух вокруг, до него вдруг ясно и отчетливо донеслись звонкие, волнующие звуки женского голоса:

— Ах, вот странно! Люба, Люба, смотри здесь совсем мелко, плыви сюда, трусиха ты этакая!..

Он невольно подался в сторону, к краю обрыва, и почувствовал, как сильнее забилось его сердце и что-то беспокойное, осторожное и острое вошло в него вместе с этими словами.

Его тетка — Лия Дмитриевна — стояла по колена в воде, освещенная косыми лучами заходящего солнца, в красном широком купальном чепце и красной рубахе, плотно обхватывающей мокрыми складками ее высокую, круглую грудь и покатые бедра.

Она повернула лицо к берегу по направлению к купальне, но не видала Ильи, сжавшегося между стволами берез. Он смотрел на ее полные, белые руки, на открытую шею и красные под рубахой ноги, и ему казалось странным, что он в первый раз видит перед собой не тетку, а красивую, большую, страстно желаемую женщину.

И это чувство, затопившее на время все остальные — чистые и целомудренные — любовь к Любе и гордые мысли, вошедшие к нему откуда-то извне, помимо воли, сделало его взгляд острым, ищущим и жадным.

Точно почувствовав на себе этот немигающий взгляд, Лия Дмитриевна повернула к Илье свою голову, затененную чепцом, и глаза их встретились. Тогда они смутились оба, но что-то тайное проползло между ними, сжалось и спряталось.

Она сделала несколько неловких, быстрых шагов, сразу погрузилась в воду и поплыла к купальне.

А оттуда веселый и молодой несся голос Любы:

— Я уже одеваюсь, Лия Дмитриевна, и плыть к вам не могу!.. Слышите?..

И задорно отчетливо с берега повторили: «Слышите?..»

Илья еще оставался на месте, но с первыми звуками голоса Любы темное чувство съежилось в нем и вдруг стало гадко и стыдно самого себя, своего крепкого тела, своего гаденького, похотливого желания, сразу потерявшего жгучее любопытство, но горящего еще на щеках лихорадочным румянцем. Казался он себе маленьким провинившимся щенком, и жаль было своих гордых утраченных мыслей.

Потом он медленно шел между тоненькими березками, смотрел на их ветви, сквозь которые мигали звезды, и старался что-то припомнить — нужное, обязательное, но не мог и жутко было думать о встрече с Любой.

От лучей поднимавшегося солнца, рвущихся звенящим потоком сквозь открытое окно в комнату, Илья проснулся.

И сразу его всего наполнило этой музыкой дня, радостным ощущением жизни, порывами отдохнувшего тела.

Мелькнула вся окутанная серебристой пылью фигура Любы — ее плечи, грудь, тяжелая коса за плечами, и молчание ночи, и горячее прикосновение ее платья к его коленям, и короткий вскрип захлопнутой калитки. Он долго стоял так и прислушивался к удаляющимся шагам девушки…

Потом сон — странный сон, где он все хотел поймать Любу, а она ускользнула от него и вместо нее вырастала перед ним Лия Дмитриевна и остро глядела на него своими серыми миндалевидными глазами из-под широкого красного чепца…

От этого воспоминания Илью охватило жуткое любопытное чувство, из-за которого выглядывало глубоко спрятанное желание…

Синие изломы руки, прозрачная даль и женщина в красной, мокрой рубахе…

Женщина, а не тетка… девушка даже — потому что она не знала мужчины.

Горячий луч вошел на время в мозг и с жгучей ясностью обнажил перед ним эту женщину, но сейчас же потух, и опять властно завладели им понятные и близкие мысли о Любе.

Он медленно одевался, смотря в открытое окно на зеленую эмаль листьев сирени, и старался как можно глубже забрать в себя воздух, весь легкий и пропитанный лучами. Потом достал чистую красную рубаху и одел ее, улыбаясь мелькнувшей ассоциации.

В столовой за чайным столом сидела Лия Дмитриевна, как всегда — надушенная, причесанная и изящная, с кольцами на красивых розовых пальцах, с прищуренными от света глазами.

— Ты какой-то сияющий сегодня,— встретила она Илью, дружески протягивая руку,— и эта рубаха очень идет твоему настроению…

— Я всегда сияющий, тетя,— шутливо улыбаясь, возразил он,— а сегодня, кстати, такое солнце… Я люблю солнце…

— И яркие цвета?

Он налил себе в стакан молока, придвинул ближе к ней свой стул и только тогда ответил:

— Это вы все насчет моей рубахи? Что же, если хотите — да. В природе яркие цвета иногда очень красивы.

И потом, прямо посмотрев ей в глаза, быстро добавил:

— Ведь у вас тоже есть красная рубашка!

Она почувствовала, что начинает краснеть, и чтоб он этого не заметил, непринужденно бросила:

— Да, но я ее одеваю только во время купанья… Потом…

Он ребячески перебил ее:

— Она вам к лицу… Как сейчас вижу прозрачную голубую гладь реки и фигуру женщины в красной рубахе на желтой отмели — это красиво!

— Ты начинаешь говорить глупости!

Ей был неприятен его тон, и взгляд его глаз смущал ее, привыкшую видеть в нем мальчика. Но глубже этого недовольства трепетало другое чувство — маленькое, непонятное, что-то похожее на любопытство женщины к красивому, здоровому мужчине. И это еще более смущало ее.

— А вы не сердитесь на меня, тетя,— уж совсем по-детски, нежно, нежно попросил он, подойдя к ней сзади, поцеловал ее в шею.— Вы должны привыкнуть, что ваш племянник всегда говорит глупости.

И помолчав, сказал:

— Но, право же, вы были хороши тогда… и сегодня ночью вы мне снились…

Она засмеялась совсем молодым, звонким смехом, и вдруг стало весело и молодо.

— Меня? Во сне?.. Ну подожди, придет Люба, и я расскажу ей это! Она глаза тебе выцарапает!..

Он тоже смеялся:

— Нет, милая, дорогая тетечка, не говорите, прошу вас, не говорите!..

И потом, когда она встала из-за стола, схватил ее за талию и закружил по комнате.

— Не говорите!..

И целовал ее в щеки, лоб, глаза, волосы…

На полу дрожали тени листьев и прыгали зайчики; от Лии Дмитриевны пахло тонкими духами и недавно выглаженной кофточкой.

Ей было безотчетно весело, но потом закружилась голова и потемнело в глазах. От одного из его поцелуев она как-то вздрогнула, съежилась и вспомнила, что ей тридцать с лишком лет, а он — ее племянник, и сразу потух смех и стало все обыденным и скучным.