Лора Касишке - Будь моей Страница 4

Два десятка лет!

Большой кусок жизни. И все это время наши отношения окрашивала страсть, и мы сохранили взаимное влечение по сей день, хотя, конечно, оно не достигает накала первых месяцев, когда все свободное время мы проводили в постели.

В то время я делила комнату с соседкой, а у Джона была своя однокомнатная квартира, так что мы ночевали у него. На дворе стояла зима, но спали мы с открытыми окнами — прямо рядом с кроватью располагалась батарея, вокруг которой скапливалась сухая пыль, не дававшая дышать.

Мы занимались сексом утром, днем и ночью — между слоем арктических воздушных масс сверху и слоем невыносимого жара снизу.

Мы предавались любви на кровати, на полу, в душе, на софе. Занимались любовью во время месячных, марая кровью все кругом. Любили друг друга всю зиму до прихода весны, когда на зеленой траве появились стаи толстых, похожих на заводных, дроздов.

Однажды утром по дороге из его квартиры на работу в книжный магазин я нечаянно наступила на светло-голубое яйцо и остановилась, чтобы соскоблить палочкой с ботинка склизкую грязь — но даже это показалось мне эротичным.

Даже запах сырости, исходящий от травы, казался сексуальным.

Этот мускусный запах. Запах навоза.

В первые недели весны, стоя за прилавком в «Комьюнити букс», я постоянно ощущала запах собственного тела и тела Джона. Мне казалось, что мужчины покупатели тоже его чувствуют. Уже оплатив покупку, они подолгу слонялись поблизости, предпринимая попытку завязать разговор, хотя книги уже лежали в пакете, а деньги — в кассе. На улице мужчины-прохожие вытягивали шеи, когда я проходила мимо. Кучка танцевавших брейк-данс подростков с сияющими на солнце обнаженными торсами так и застыла на месте, когда я поравнялась с ними. Ого, детка! Вы только посмотрите.

Деревья стреляли пухом, и пушинки садились на нас, когда мы с Джоном, обнявшись, гуляли по парку.

Дома нам приходилось выбирать из волос мягкие звездочки пуха.

Мы поженились в июле. Купили ферму. Потом родился Чад. Потом… Что потом?

Потом двадцать лет пролетели в стиле стаккато, вспыхнув несколькими разноцветными огнями.

Иногда я гадаю, куда сгинула та развеселая компания.

Мы с Джоном всегда отличались общительностью, но в последний раз я встречалась с кем-то из них лет пятнадцать назад. Кое-кто старше меня, так что не факт, что все они еще живы. И все равно я не в состоянии представить себе никого из них постаревшим, а ведь и мы постарели. Времени пролетело много, и как быстро оно пролетело. С другой стороны, не так уж и много, в самом-то деле! Почему бы не позвонить, не назначить встречу в «Красной комнате», не пропустить по рюмочке, наверстывая упущенное, если, конечно, «Красная комната» не закрылась двадцать лет назад, а на ее месте не открыли «Старбакс кафе».

У меня такое ощущение, что я виделась со своими друзьями всего несколько месяцев назад. Ну, полгода. Интересно, сама я сильно изменилась?

Теперь у меня бывают моменты, когда я чувствую себя молодой — даже моложе, чем годы назад, когда я ощущала себя старой развалиной.

И не так уж важно, узнали бы они меня сейчас или нет, — может, лучше и не проверять. Может, оно и к лучшему, что я не поддерживала с ними связь, а теперь и подавно знакомство не возобновишь.

К тому же, строго говоря, я никогда не входила в их компанию, разве не так?

Без сомнения, они бы меня теперь не узнали.

Тот же почерк, та же желтая бумага и надпись красной ручкой. Это обнаружилось сегодня в моем почтовом ящике:

«Шерри, надеюсь, ты прекрасно проведешь выходные. Я буду думать о тебе. Я всегда думаю о тебе».

Сегодня серый ненастный субботний день. Из окна моего рабочего кабинета отчетливо видно, как над кормушкой кружит ястреб — госпожа Смерть поджидает пернатую мелочь, чтобы сверху камнем ринуться на нее. Прошлой ночью я по крайней мере два раза просыпалась, разбуженная какими-то звуками, проникающими из стен. Мышь или белка сооружает гнездо, чтобы спастись от холода, и делает запасы — орехи, сосновые шишки, обертки от конфет. Джон собирается отстрелять их — если, конечно, это белки. Он утверждает, что они перегрызут провода и устроят пожар, но я возражаю, что такая вероятность ничтожна. Этому дому уже лет двести, и белки живут тут намного дольше нас. Когда холода отступят, они найдут себе другое пристанище.

О дорогой, ястреб только что схватил добычу, которую все это время подстерегал. Это случилось так быстро, что мне потребовалась целая минута, чтобы понять, что произошло. Я подняла глаза от книги на птичью кормушку, успела увидеть суетливо копашащееся серенькое существо, и вдруг его накрыла стремительная крылатая тень. Спустя мгновение оба исчезли.

Будь моей.

Кто мог послать мне эту записку, а затем вторую? Зачем?

Говорила ли я сама кому-нибудь: «Будь моим»?

Если и говорила, то только Реджи Блеку в то лето, когда мне стукнуло семнадцать.

Правда, я никогда по-настоящему не желала, чтобы он был моим. Скорее я хотела быть его. Чтобы он заявил о своих правах на меня. Амбиции, присущие всем нам, девчонкам, в те далекие времена. Все мы тогда мечтали, чтобы какой-нибудь парень нацепил нам на шею огромный ошейник на длинной цепочке. Дал бы поносить свою куртку с нагрудным знаком, врученным за спортивные успехи. Хотелось прийти в школу в его футболке или бейсболке. Надеть на руку браслет со своим и его именами и знаком плюс, выгравированным между ними. Продемонстрировать его остальным девчонкам, собравшимся в коридоре. Посмотрите.

Я отчаянно желала, чтобы Реджи Блек заявил о своих правах на меня, но он так никогда этого и не сделал. Реджи был слишком застенчив. Тем летом он заходил ко мне каждый день, когда мои родители были на работе, и пустой дом манил нас к себе, открывая тьму возможностей. Мы целовались на крыльце. Сидели на качелях. Со временем стали ходить за гараж, и его руки добрались до моей груди. Все лето я ждала, что он предложит: «Давай зайдем в дом». Но он этого так и не предложил.

Говорил ли мне кто-нибудь — анонимно или в лицо — «будь моей»?

Как много времени потребовалось, чтобы хоть кто-то предъявил на меня свои права! И этот «кто-то» оказался совершеннейшим незнакомцем.

Сегодня в галерее я купила новое платье. Шелковое, прозрачное, с розовыми цветами и глубоким вырезом. В последующие пять месяцев придется носить под платье комбинацию, а поверх него свитер. Но оно так мне понравилось. В магазине я битый час крутилась перед трехстворчатым зеркалом, разглядывая себя в этом платье и повторяя про себя: не так уж плохо для моего возраста.