Дом с привидениями (СИ) - Оплачко Светлана "Sиничка" Страница 4

― Хорошо же ты помнишь анатомию: так обозвать большое затылочное отверстие надо уметь. ― Альберт перевернул череп и с удивлением обнаружил, что Наташа не забыла строение черепа и оказалась права: кость твёрдого нёба пробили чем-то острым и круглым, как будто череп какое-то время висел на шесте.

― Я же говорила, ― довольная произведённым эффектом Наташа налила себе и Альберту немного виски. ― Удобно будет вешать.

Она действительно оказалась права, и на следующий день череп северного оленя занял причитающееся ему место на стене учебной аудитории кафедры зоологии позвоночных. А Наташа снова исчезла, и он долго думал, что бы такого сделать, чтобы вернуть расположение талантливой бывшей студентки.

И его желание исполнилось, правда не так, как он хотел.

В тот вечер Альберт снова засиделся на работе допоздна. Все уже ушли, а он всё сидел, изредка глядя на часы, чтобы не остаться, как это не раз с ним бывало, ночевать в университете. Девять часов вечера плавно превратились в десять, и Альберт, поднявшись со стула, потянулся так, что хрустнули кости.

Оглушительный, как ему показалось, треск, сопровождающийся мерным постукиванием по кафельному полу, разорвал тишину пустынного кабинета кафедры. Сперва едва слышный, стук становился всё более отчётливым, обнаруживая с каждым вздохом замершего на месте Альберта всё большую чёткую ритмичность. В голову тут же полезла всякая чепуха про заунывные звуки шаманских барабанов, когда под перезвон монет на бубнах отправляли в мир иной храброго охотника, накрытого оленьей шкурой, а вокруг костров танцевали, приложив ко лбу ветвистые рога, его соплеменники.

«До оленей с шаманами допился», ― подумал Альберт, осторожно выглядывая в коридор.

Пусто.

Пусто и поразительно тихо.

«Показалось», ― облегчённо подумал Альберт, делая шаг назад и прикрывая за собой дверь.

Звуки обрушились на него с новой, просто оглушительной силой. Барабанные перепонки пронзило резкой болью от плотных, размеренных звуков. Иногда они скрывались в только им известные глубины или поднимались до тёмно-синего неба. Показалось, что он чувствует дым костра, а в полутьме за окном мелькают тени танцоров на фоне пламени. На миг пламя как будто стало ярче, выхватив из водоворота резкие очертания рогатого черепа, изуродованные колеблющимся светом. Алые и жёлтые сполохи вперемешку с серыми и чёрными тенями.

Череп, с ужасом понял Альберт, вовсе не висел на стене, а парил в воздухе, проводя отростками рогов по потолку аудитории.

― Господи, ― прошептал пересохшими губами Альберт ― закоренелый атеист. ― Сгинь, сгинь!

Словно в насмешку над его попытками прогнать чудовищное наваждение, в нос ударила фантастическая смесь удушливых запахов.

В аудитории воняло просто омерзительно.

Гниль, пот, невообразимо вонючая тухлятина, смрад свежевскрытых могил ― всё это обволакивало, тянуло за собой, впитывалось в кожу и волосы, заползало под одежду и в нос.

Альберт тонко вскрикнул и, закашлявшись, сделал шаг назад. Его нога тут же по щиколотку ушла в мерзко хлюпающую жижу.

Альберт резко поднял ногу, чувствуя, как сознание затапливает дикий ужас. Подобно стылой и затхлой болотной воде, набравшейся в ботинок, облепленный кусочками мха и ряски, страх заливал сознание.

Содрогнувшись от внезапно налетевшего холода, Альберт поднял взгляд. Вокруг, куда ни глянь, от края до края расстилалась тундра, красно-жёлтая в закатных лучах. Топь уже начинала сереть на горизонте, за который уходили невысокие холмы.

На секунду Альберту показалось, что в туче комаров над одним из холмов мелькнула до боли знакомая фигура, но он моргнул, и видение исчезло, распавшись ядовитыми болотными испарениями.

На самом краю болота, там, где топь переходила в бесплодную каменистую почву, заросшую карликовыми берёзами и лишайниками, высился потемневший от времени деревянный столб с заострённой верхушкой.

― Священные столбы, стада оленей, неупокоенные души убитых животных, ― Альберт понимал, что шепчет какую-то чепуху, которая лезла в голову неизвестно откуда: из просмотренных фильмов, прочитанных книг, прослушанных в детстве баек у пионерского костра.

Не в силах больше смотреть на столб, Альберт резко развернулся. Позади него стоял крупный олень с ветвистыми рогами. Мягкая тёмная шерсть тускло светилась в лучах уходящего северного солнца, а голый череп пронизывал пустыми глазницами, в которых умирала сама тьма.

― Прости! ― прошептал Альберт, выставив вперёд ладони. Он не понимал, у кого просил прощения: у оленя, Наташи или знакомой фигуры, снова почудившейся на дальнем холме. Коротко вздохнув, Альберт закрыл глаза.

Вонь почти не чувствовалась, а нога практически высохла. Альберт, тяжело дыша, сидел в кабинете заведующего кафедрой и пил дешёвый омерзительно горький коньяк прямо из горла.

Он готов был поверить, что всё произошедшее ему привиделось, что он просто-напросто задремал на кафедре под ночь, но то, что он увидел утром, надолго отравило его и без того пропитанное страхом сознание.

Череп оленя продолжал спокойно висеть на стене, но на потолке, под которым парило чудовище, остались два хорошо заметных выцарапанных следа.

Коллеги жаловались на резкий запах, ругались, находя ботинки испачканными в болотной грязи, но только Альберт ― бледный, всклоченный и несчастный, знал правду, которой не рискнул бы поделиться ни с кем.

Источником мерзкого запаха и заунывных звуков был череп.

***

Альфред задумчиво потёр щёку, покрытую короткой светлой щетиной. Пока Мейер рассказывал, он, не отрываясь, смотрел на коробку, которую тот поставил на пол, с видимым облегчением разорвав контакт хоть на несколько минут.

― Судя по вашему рассказу, ― медленно произнёс Альфред, когда Мейер закончил повествование, за время которого бесконечное количество раз запускал пальцы в растрёпанную бороду, ― вы столкнулись с по-настоящему проклятым предметом.

― Радует, что вы отнеслись ко мне серьёзно. ― Мейер говорил с изрядной долей сарказма, но чувствовалось, что он даже немного расслабился, насколько это вообще возможно было в его состоянии: ужас напополам со сдерживаемой истерикой. ― Так вы можете что-нибудь с этим сделать?

― Для начала мне надо осмотреть череп. ― Альфред поднялся со стула и надел небольшие круглые очки. ― Достаньте его из коробки, Альберт. Лучше, если он пока не будет чувствовать ничьих рук, помимо ваших, по крайней мере, до того, как окажется в рунной клетке. Через кончики пальцев можно утянуть жизнь. Как часто вы его трогали?

― Только на дне рождения. ― Мейер выглядел совсем расстроенным, распаковывая коробку и извлекая на свет замотанный в ткань череп. ― И когда вешал на стену. А это имеет значение?

― Самое непосредственное. ― Альфред, не отрываясь, смотрел, как Мейер укладывает страшный подарок на накрытый бархатом стол. ― Ведь вы до сих пор живы. ― С этими словами он протянул руку с блеснувшими перстнями и резко сорвал ткань с черепа. ― Аннет, подойди, взгляни.

Анна подошла к столу, чувствуя, как нарастает зыбкое ощущение чуждого и потустороннего, как мир постепенно теряет краски.

От черепа, словно прожигавшего взглядом пустых провалов глазниц, тянуло смертью, стылым морозным воздухом, запахом болотной тины и пряным ароматом брусники. Терпкие и резкие ноты, смешиваясь, ударили в нос, закружили мысли в водовороте ощущений. Рука сама собой метнулась к медальону на шее, между серебряных створок которого был заложен сине-голубой цветок аконита.

― Судя по всему, череп был проклят относительно недавно, ― произнёс Альберт, скользя кончиками пальцев по шершавой поверхности неотполированной кости, задерживаясь на узорчатых черепных швах. ― Проклятие не успело пока забрать ничью жизнь, поэтому его сила не так велика, как могло бы быть с каким-нибудь оленем эпохи палеолита или насчитывай череп хотя бы несколько десятков лет. И хорошо, что вы не забрали его домой.

― Так мне ещё повезло? ― Мейер с опаской и отвращением смотрел на вытянутый череп, казавшийся почти белым на фоне чёрного бархата. ― Могло быть и хуже?