Встретимся на Черной речке (СИ) - Федченко Варвара Страница 4

Мы мало знали про нового преподавателя. Я просила Катерину расспросить отца, но оказалось, что наш ректор Борис Таисович и мой мучитель-хорошие друзья, и раскрывать тайны друга папа Кати не спешил. За полгода мы изучили все статьи о биографии нового преподавателя в рунете, и перекинулись на глобальную сеть.

Информации было крайне мало, не было даже даты и места рождения. Зато было много его статей по искусствоведению (которые я из принципа читать не стала). Но кое-что удалось узнать. Мой мучитель, Кирилл Робертович, к удивлению, не был Заслуженным художником РФ («А гонору…»-подумала я), но зато преподавал в одной из лучших Академий живописи в Великобритании. Его выставки вызывали большой фурор за рубежом, но в России он давно не показывал своих работ. Еще мы узнали, что он против публикации своих картин в интернете и то, что с предыдущего места работы он был уволен после какого-то крупного скандала. Но вот найти подробности не удалось, ссылки вели на какие-то местные газеты, которые, по всей видимости, тоже были против публикации своих материалов в интернет-сети — и это в ХХ1 веке…

Кирилл Робертович молчал, и, видимо, ждал, что я сама начну разговор. Но мне даже нравилась эта тишина-по крайней мере, меня и мои художественные способности никто не критиковал. Я принялась рассматривать носки своих туфель и мечтать о том, что он уедет обратно в Англию.

— Сурикова, мне тяжело это говорить, но я сдался под напором остальных членов комиссии, и допустил тебя до экзаменов…

Я не выдержала:

— А давайте вы лучше объясните мне, что именно вас не устроило в моих работах?

— Я тебе тысячу раз объяснял, но ты слышишь только то, что хочешь… — Кирилл

Робертович поправил свои безвкусные очки. — Твои работы — хорошее пособие по живописи для начинающего рисовать. Всё правильно, но как в учебнике. Даже ваш Паленков рисует более живо, чем ты, а он, извини, полная бездарь. Но с фантазией.

Ты зациклилась на масле и портретах. Надо пробовать что-то новое.

— Нет, подождите, — я настырно повторила. — Что именно вас не устроило, к примеру, в пейзаже?

— К примеру, в пейзаже, — эхом повторил мужчина, — меня не устроило все.

Цветовая гамма паршивая, у тебя как будто украли все краски, оставив только охру, ландшафт скудный, а водоема слишком много, рыбак не к месту… — монотонно перечислял преподаватель. — И самое главное-тебе не нравится это место, не нравится это озеро, не нравится эта кривая гора с левого края, не нравится мужчина с удочкой…. А свою натуру надо любить.

— Я ненавижу ваши пейзажи! — взорвалась я.

— Сурикова, именно поэтому я настаиваю на том, чтобы ты поехала на пленэр.

— Места, где нет интернета, горячей воды, и прочих благ цивилизации меня не интересуют. Я не поеду.

— Значит, можешь отчисляться. Мой экзамен ты не сдашь, — спокойно сказал преподаватель, откинувшись на спинку кресла.

— Тогда прощайте, — я показательно хлопнула дверью, и прижалась спиной к холодной бетонной стене.

Я всегда была импульсивным человеком: действовала на эмоциях, на секундных порывах. В этот раз я попыталась сдержать себя, постояв сначала перед кабинетом преподавателя, затем, еще дольше, перед дверью деканата. отчисляться мне не хотелось. Да и нельзя было… Но злость победила, и я вошла в приемную декана. По несчастью (или к счастью?), у него в кабинете сидел ректор. И то, что я упрямо написала заявление на отчисление, ничего не изменило — Борис Таисович порвал его, и как котенка выставил за дверь со словами «Еще раз такое услышу-будешь все мастерские в Академии отмывать до конца обучения». Это было самое страшное наказание в жизни студента-художника: отмывать казенные мольберты, пол, стены от краски. Не знаю, подписали бы мое заявление, не будь я подругой дочери ректора, но по итогу мы имеем следующее: мне надо сдать сессию, Кирилл Робертович, по всей видимости, дал клятву на крови не пропускать меня на следующий курс, он же принуждает меня ехать на проклятый пленэр, о котором я думаю со слезами.

Ну, не мое это — деревня… У меня все пасторальные картины вызывают тоску. Конечно, мне приходилось выезжать на пленэр. Но во время обучения в художественной школе нас выводили только в городские парки — с вывозом на природу, слава богам, не сложилось. После первого курса Академии, в июне, я, к великому счастью, заболела ветрянкой и избежала выезда на практику. На втором курсе, благодаря маминому знакомому, получила справку об аллергии на пыльцу.

Правда через пару месяцев все узнали, что никакой аллергии у меня нет, и поэтому в прошлом году пришлось придумывать новую отмазку…. От безысходности я была готова сломать себе ногу (кто возьмет на пленэр загипсованную?). Но не успела… В общем, пришлось ехать.

Эти 10 дней мне до сих пор снятся в страшных снах, а именно: комары, клещи, пауки (и паутина), жесткая вода из колодца, деревянный туалет на улице (и ночные походы, точнее побеги, к нему), проблемы с желудком из-за местных натуральных продуктов (а затем из-за обилия сухой пищи и лапши быстрого приготовления), чрезмерная «натуральность» (конский навоз на улицах, дикие крики птиц по ночам, дебильный петух из соседнего двора и прочие ‹<прелести»), отсутствие стабильной сотовой связи и интернета, горячей воды и вообще возможности помыться в выбранное тобой время (было 2 варианта: либо озеро за деревней, либо баня, которую я ненавижу). Когда я вернулась домой, то два часа просидела в ванне — мне казалось, что такой чистой, как прежде, до поездки в деревню, я не стану никогда. И я обещала себе, что больше, не при каких условиях, я не поеду в сельскую местность.

И вплоть до сегодняшних событий мне удавалось держать данное себе слово.

Я вышла из здания Академии, и опустилась на ступени нашей знаменитой мраморной лестницы-она была достроена позже, уже в советское время, но оказалась идеально вписана в общую концепцию улицы и дополняла архитектурный облик старого особняка. В западной культуре есть традиция обедать на ступенях высоких зданий, и мы с одногруппниками, на первом курсе, подражали героям некоторых зарубежных сериалов. Но затем выяснилось, что мрамор не особо подходит для таких посиделок — холодно, знаете ли. «Голый, холодный мрамор бедер новой Сусанны…»-эти строки Бродского стали пророческими для моей дорогой подруги Катерины. Ее бедра (простите за подробность, в частности задняя их часть) после очередного обеда на ступенях стали настолько холодными, что она попала на прием к нефрологу.

К счастью, обошлось легкими антибиотиками и официальным запретом «жрать на ступенях» от отца Катерины — нашего ректора. Питаться здесь перестали, а вот посидеть здесь, подумать, прислонившись к широкой, прохладной мраморной колонне осталось в традиции.

Мне нужно было разработать план: как избежать поездки? "По дороге подумаю", — решила я, и пошла к автомобильной стоянке.

Вечером я обещала бабушке привезти ей кое-что из городской квартиры. Бабуля около года жила в пригороде — при переезде она сказала, что устала от постоянного ощущения присутствия: соседей, других пассажиров метро, идущих рядом прохожих». Не понимаю ее: да пусть другие люди на мне хоть танцуют, лишь бы это происходило в центре крупного мегаполиса. А ее домик рака-отшельника вызывал у меня одно желание — побыстрее сбежать. Но я исправно выполняла бабушкины просьбы, так как больше помогать ей было некому — моя мама со свекровью не общается, а отец уже два года как не был в России.

От города и прямо до дома бабушки шла идеальная ровная дорога, и машин в зто время суток было мало, поэтому я позволила себе превысить скорость. По словам моего друга-гаишника, в этом районе еще не поставили камеры, и в ближайшее время очередь вряд ли дойдет до юго-западного направления. Поток машин был низким, так как в этой стороне, кроме нескольких деревень и Марийского поселка больше ничего не было — дорога вела в Марийский бор, и там же «тонула» в череде небольших озер.

Марийский поселок… Я вспомнила ту карту, которую цыганка отказалась мне продать. Потрясающая филигранная работа! Глаза Короля были как живые!