Сильвия Бурдон - Праздник любви Страница 4

Значение сексуальности в моей жизни я, очевидно, впервые поняла, когда начала получать истинное удовольствие. Пока я еще не осмелилась просить мужчину сделать мне то или это, заставлять реагировать его по моему желанию. Франсуа хотел узнать, клиторная у меня чувствительность или нет. Я ему рассказала о моем прошлом опыте, историю потери невинности. Он научил меня формулировать мои желания, и я устремилась в рай в капсуле «Ароllо». Аллилуйя!

Впервые в жизни я открывала огромное счастье умирания от наслаждения, и очень скоро появилось бесконечное разнообразие дорог, ведущих в сладострастный Рим моего оргазма. Бесчисленные возможности мужчин и женщин в сексе. С тех пор мое призвание выражено словами одного товарища из «Юманите»: «За счастье – ничто другое», а я добавлю: «За диктатуру клиторного пролетариата».

Я занималась любовью без передышки. Я все время была с моим «воспитателем». Пилюль я не принимала. От этого полнеют, это может вызвать заболевание. Я была во власти этой идиотской выдумки нашего времени. В 20 лет я забеременела. Первый аборт. Через полгода опять. Тогда я решила принимать таблетки и покинуть моего Жюля, который начал надоедать мне своей ревностью: он не хотел, чтобы я занималась любовью с другими, замкнувшись в махизме главенствующего начала. Очень скоро я поняла, что физическая верность не имеет никакого значения. Важно – духовное, эмоциональное, интеллектуальное содружество. Соединение с прекрасным телом, разделенное удовольствие, изысканное наслаждение – разрушают ли они супружескую пару? Только в том случае, если один замкнут в своем инстинкте собственничества и живет с плакатом внизу живота: «Собственность. Вход воспрещен». Только в том случае, если любовь для мужчины и женщины всего лишь контракт, заключенный по недвижимости удовольствий, запертых на висячий замок.

Я занималась любовью с мужчинами, едва знакомыми мне, потому, что чувствовала, что это может быть прекрасно. Отказывалась от других контактов, предчувствуя зеленую тоску этих функционеров. Все возможности мужчин я чувствую по их манере поведения, привычкам и выражению лица. Часто говорят о девушках в баре: «Посмотри, какая роскошная баба, она должна в постели вести себя как Наполеон». Почему женщины так не говорят о мужчинах?

В один прекрасный день мой кретин получил еще одно доказательство своей рогоносности. Он явился ко мне с мрачным лицом и с таким видом, что, казалось, сейчас объявит об открытии сыворотки бессмертия. После жалкой сцены ревности я сказала – хватит, пусть не страдает твоя добропорядочность. Так закончилась моя первая love story. Я его любила. Это была моя первая длительная связь, но с того момента, как начала подавляться моя личная свобода, я не переставала завоевывать ее снова и снова. В конце концов я оставила его с его ревностью. Недавно я встретила его опять. Он убеждал меня, что я единственная женщина, которую он когда-либо любил. Наверное, он мне льстил. Но после него я твердо решила, что никогда не буду предаваться любви в грусти и заниматься сексом от тоски. С тех пор мой девиз – стремиться к новым виражам. Но если мне что-то начинают упорно внушать, я начинаю артачиться. Может быть, в этом виноват мой эгоцентризм. Во всяком случае, отныне я ставлю мои удовольствия выше моих предубеждений. Но еще не наступило время, когда в постелях моих случайных возлюбленных будет выигрывать моя алая карта секса.

ПЕРВЫЕ РАДОСТИ СВОБОДНОГО ОБМЕНА

Я выбрала Париж в 20 лет, как другие выбирают свободу. Французские простыни казались мне больше возбуждающими эротические способности, чем британские. В постели подданные Ее Величества никогда не разговаривают, не рассказывают скабрезных историй, приятных для губ и холодящих кожу. Они действуют молча, целеустремленно, как в Трафальгарской битве или в деле Профьюмо. Я не хочу обобщать, но предпочитаю людей с воображением. Я люблю слово, когда оно помогает плоти. Впрочем, если порнография во Франции не сталкивается с большими проблемами, этого не скажешь об Англии. Однако не следует забывать, что развратом больше славился Версаль, чем Виндзор. Я не проповедую узколобый национализм, а говорю о сравнительной сексологии. В этом плане мне предстоят еще Греция и Африка, но не будем предвосхищать событий, как говорила мадам де Барри, входя в спальню к Людовику XV.

Именно с той прекрасной парижской поры я храню воспоминания о моих открытиях в групповой любви.

В одной из таких групп я встретила Аттилу, с ним скучать не приходилось: свободолюбивый, выпивоха, жуир, он научил меня любви втроем. Мы занимались любовью с девицами в кафе, дома устраивали минет перед принятием последнего бокала вина; вовсю заработала индустрия обольщения молодых девушек, чтобы без сопротивления можно было затащить их в постель. Мы стали опытными экспертами, повторяя наши номера с тонкостью Пьера Брассера и Марии Казарес на их четырехсотом представлении «Милого лжеца». У нас был, если можно так выразиться, «милый обольститель». Необходимо для этого добиться сексуальной освобожденности, отбрасывания табу, невообразимой глупости таких предрассудков, как верность: жизнь коротка, интенсивность мгновения предпочтительнее прогорклой вечности, легкие прикосновения, игра рук, натиск гуннов и – Аттила кончается, приходит в себя, переполненный страстью, щедро одаривая нас. Это был период обучения владению оружием для ведения партизанской войны массовой сексуальности.

Я вспоминаю первый коллективный сеанс, который оставил у меня неизгладимое впечатление. Я была с четырьмя мужчинами и одной женщиной. Это был ее бенефис. Она имела склонность к мазохизму, но до конца еще не постигла эту бесконечную область. Ей завязывали глаза и заставляли ласкать мужчин, называя части тела, до которых она должна была дотрагиваться пальцами. «Скажи, Карла, что ты делаешь сейчас?» – «Тереблю его член…» Ей со всей силы влепили пощечину. «Научись говорить правильно. Скажи – хвост, фаллос, повтори». – «Я накачиваю твой хвост, ласкаю твой фаллос». – «Вот так, продолжай».

И так продолжались игры, в которых пощечины перемежались ласками, мы разыгрывали сцены, создавали живые картины, играли в похищение сабинянок и воздвигали Шартрский собор. Я предавалась острому наслаждению проникновения в меня восемь, десять раз за вечер, сравнимому, может быть, с наслаждением Поля Валери, только что закончившего свою лучшую поэму. Я считаю, что объединение красивых раскрепощенных людей в ласках, проникновениях, творческих образах является наиболее благородным занятием Homo Sapiens.

Я начала посещать вечера у Мико, маленького шустрого грека, которому, без сомнения, можно присвоить титул барона Османа оргий. С самого начала я оказалась в центре внимания. Мико часто приглашал меня. Я была одной из немногих женщин, приходящих на вечера в одиночку. Обычно мужчины приводят женщин с собой. Сколько верных супруг и любящих женщин приходят на наши оргии, верные клятве следовать за своим господином и повелителем. Эта идиотская пассивность возмущает меня. Мне нравилось дразнить этих хранительниц моногамного очага, превратившихся на один вечер в шлюх для защиты своей морали. Иногда происходило неожиданное изменение ситуации; мужья-распутники обнаружили себя учениками чародеев. Я забавлялась, наблюдая метаморфозу кокоток на час, ставших за несколько вечеров Мессалинами и оставивших далеко позади себя их бедных муженьков. Пусть мне простят банальность, но в таких случаях я вспоминала фразу дядюшки Понса: «Легче держать открытым рот, чем протянутой руку».