Сын моего мужа (СИ) - Гринвэлл Ольга Страница 2

Рука сама потянулась к аптечке. Высыпала ее содержимое на столешницу и, смахнув разноцветные разнокалиберные таблетки в ладонь, закинула их в рот. Горькие, противные, но какая теперь разница? Это последнее, что я чувствую в этой жизни, в которой все оказалось гораздо горше и неприятней.

Глава 2

В ушах раздавался навязчивый звон. Неужели и правда существует жизнь после смерти? Мои губы дрогнули в попытке улыбнуться. Надо же — звон колоколов, ангелы, фанфары. Так хотелось взглянуть на все это райское великолепие, но веки почему-то были тяжёлые, словно что-то давило на них и не давало подняться. В голову пришли слова Вия из «Вечера на хуторе близ Диканьки», что окончательно рассмешило, и я хихикнула.

— Ей же не давали наркоз? — услышала я тихий и почему-то знакомый голос.

— Это иногда бывает. Действие различных токсинов на организм может привести к самым непредсказуемым реакциям.

Так, в чем дело? Где я?

Вторая попытка открыть глаза удалась, и от резкого, невероятно белого света всё тело пронизала острая боль.

— Тише, тише... — кто-то взял меня за руку. — Не двигайся, все хорошо. Я с тобой.

Казалось, прошла вечность, прежде чем я смогла сфокусировать взгляд. Теперь видела перед собой белую стену, а на ней часы, и секундную стрелку, неумолимо двигавшуюся по кругу. Тик-так, тик-так...

— Ми-ла... — кто-то настойчиво звал меня, повернув голову, я увидела сидевшую рядом Лизку. Это что значит, я не в раю? — Господи, наконец-то!

— Что случилось? — мой голос был хриплым, я откашлялась. — Где я?

— Очнулась, родненькая...

Я снова закрыла глаза, гадая, что же всё-таки произошло, и тотчас же волна воспоминаний затопила меня с головы до ног. Передо мной вдруг ясно встало лицо Олега, его жёстко сомкнутые губы, презрительная улыбка. Он уходит! Уходит от меня! Как же я перенесу это?!

— Не плачь, не плачь, моя хорошая. Все будет замечательно, — Лизка гладила меня по рукам.

Ничего хорошего уже никогда не будет. Мы с малышом не нужны ему. Моя рука скользнула вниз, на живот, где внутри зрел маленький комочек. Выдавив из себя улыбку, поглядела на подругу:

— У меня только одна радость, Лиз, я беременна. — Она моргнула, ничего не ответила. — Слышишь? У меня будет ребёнок! — Лизавета опустила глаза, взяла меня за руку. — Лиз! Мой малыш... — голос вдруг перешёл в хрип. Почему она ничего не отвечает, молчит? — Эй, ты слышишь меня?

— Мил, погоди, я сейчас позову врача.

Она резко вскочила со стула, метнулась к двери.

Нет! Не-е-ет! Этого не может быть! Мой малыш, моё счастье, моя оставшаяся радость...

Последующее я помнила с трудом. Не хотелось ничего слушать и слышать. Я бы заткнула уши, но руки были такими тяжелыми, словно к ним привязали пудовые гири.

— Дорогая, вам не нужно нервничать. Вполне возможно, у вас ещё будут дети. Мы сделали все возможное, чтобы спасти вас, а вот ребёнка, увы, спасти не удалось.

Я мотала головой по подушке, стискивая зубы от невыносимой боли. Да разве я просила спасать меня?

Лизка постоянно была около меня. Как только я открывала глаза, то видела ее, сидевшую на стуле возле моей койки. И вечером, и утром, хотя мне сложно было судить о времени суток. Все это было где-то там, в мире, который меня мало интересовал. Подруга кормила меня с ложечки едой, которая не имела ни вкуса, ни запаха. Я ела только потому, что она крепко держала мою голову и, стиснув одной рукой мой рот, закладывала в него пищу.

Время от времени приходили разные доктора, осматривали меня, задавали какие-то вопросы, на которые я путано что-то отвечала. Все, что я хотела — это чтобы меня оставили в покое. И даже Лизка, моя единственная подруга, начинала раздражать. Радовало, что она перестала разговаривать со мной отвратительным сюсюкающим голосом. С каждым днём она была со мной все строже и тверже и, наверное, это способствовало моему выздоровлению. Вот и сейчас Елизавета вошла твёрдой походкой в палату, стук каблуков, словно отбойные молотки, бил по ушам.

— Вставай!

— Что?

— У тебя скоро начнутся пролежни. Ты знаешь, что это такое?

Я знала, но мне было все равно.

— Врач велел тебе гулять на улице, и чем больше, тем лучше.

— У меня нет настроения.

— Без разницы. Вставай, и поживей. Хватит уже валяться как мусор и жалеть себя.

— Лиз, отстань, — разозлившись, я фыркнула, отвернулась к стене.

Позади раздался смех.

— Что я вижу! Моя девочка оживает.

— Да пошла ты!

Подруга не сдалась. Схватила меня за плечи, стала трясти, вызывая у меня ещё большее раздражение.

— Немедленно вставай!

Черт! Ну и фиг с тобой! Ещё пожалеешь. Я резко села на кровати, и от этого закружилась голова. Лизка уже стояла, держа наготове какой-то облезлый байковый халат. Я встала, покачнулась, и подруга обхватила меня за плечи.

— Держись. Видишь, что значит лежнем лежать две недели подряд

Я в ужасе застыла.

— Как... две недели?

— Ну почти...

— А... Олег?

— Что — Олег? Заглядывал пару раз, пока ты спала. — Лизка явно отвечала с неохотой. Она всегда недолюбливала моего мужа, несмотря на то, что ее супруг был его хорошим приятелем.

Я натянула халат и направилась к двери. Ещё минуту назад не желавшая вставать с кровати, теперь мне не терпелось выбраться из этого помещения. Спотыкаясь и вцепившись в перила, я быстро спускалась по лестнице так, что подруга едва поспевала за мной

— Постой, куда ты несёшься?

— Лиза, — я повернулась к ней, — мне надо поговорить с Олегом, попросить у него прощения. Я знаю, он поймёт меня.

Глаза Лизаветы сузились, она схватила меня за руку:

— Пойдём в сквер, там и поговорим.

Лизка потащила меня за собой, и пока я шла, не могла не заметить ещё больше пожелтевших листьев на деревьях, чёрных ворон, шебаршившихся в пожухлой траве. Осень. Самое ненавистное время года, когда все вокруг живет ожиданием умирания. Совсем скоро вместо ярких красок останутся только чёрные, корявые, славно искаженные предсмертными судорогами, тела деревьев, и белый снег, лежащий саваном. Черно-белое. Такое же, как и моя жизнь.

— Мила, думаю, тебе не стоит больше с ним разговаривать, — подруга толкнула меня на лавку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— С кем?

— С этим козлом.

— С Олегом?

Подруга кивнула. В глазах защипало. Я вдруг ясно вспомнила наш разговор. Но ведь он прав. Мне ещё повезло, что он прожил с такой серостью долгих три года.

— Лиз, ты не знаешь всего. Это я ведь во всем виновата. Сидела дома, превратившись в кухонную табуретку…

— Вот именно! — перебила меня подруга. — Писала ему диссертацию, готовила ему жрать и ждала его, простаивая до полуночи на балконе.

— Именно так, — слезы так и не пролились. Теперь я готова броситься на защиту своего любимого. — А надо было с ним вместе ходить по ночным клубам и ресторанам, быть вместе, веселиться, куролесить.

— И наблюдать, как он трахает других баб в приватных кабинках. Да, Мил?

— Он бы не стал этого делать, если бы я была с ним.

— Таким, как твой Олежка, всегда нужны новые бабы для поднятия самооценки. Чтобы доказать всем, что крутой. Вместо головы он использует головку. Только вот копни поглубже — и сразу ясно, что, кроме этого, у него ничего нет. И совести у него нет…

Подруга продолжала разглагольствовать, а я сидела, прикрыв глаза, вызывая образ моего красавца мужа. Нет, раз он приходил сюда, в больницу, значит, думал обо мне, волновался, значит, я ему нужна.

— ...только подумать — жена на смертном одре, а он продал квартиру и избавился от всех ее шмоток!

Меня будто подбросило. Наверное, мой безумный взгляд заставил Лизу замолчать.

— Ну-ка, повтори, что ты сказала?..

— Мил, Олег продал квартиру, а все твои вещи отправил в твою старую комнатушку на Ленинском.