Наталья Миронова - Глаза Клеопатры Страница 3

— Я усвоил урок и теперь всех собак уважаю. На почтительном расстоянии.

— Но Кузя не кусается. — Нина встала и начала собирать тарелки.

— Чур, посуду мою я, — встрепенулся Никита.

— Посуду вымою я, — покачала головой Нина. — Этот процесс я не доверяю никому. Давай выпьем кофе в гостиной.

Он все-таки отнял у нее поднос и прошел за ней в кухню. Нина впустила со двора своего пса и, поставив перед ним миску с собачьей едой, принялась мыть посуду. Кузя обнюхал Никите ноги, вильнул хвостом и уткнулся в миску.

— Ты иди, — сказала Нина, — располагайся. Я сейчас все принесу.

— Тут есть посудомоечная машина.

— Я их не приемлю как жанр. Все равно, прежде чем ее загружать, посуду надо вымыть. И вообще я с механизмами на «вы». Боюсь сделать что-нибудь не так.

С этим механизмом даже технарь Никита был на «вы». В Москве у него была домработница, которая тоже поначалу отнеслась к посудомоечной машине скептически, но он сумел ее убедить, рассказав, как в 1998 году, после дефолта, жена одного из его сослуживцев заявила, что скорее будет голодать, но не откажется покупать «таблетки» для посудомоечной машины. А у Нины и без машины все выходило так ловко и споро, что он подчинился.

Уходя в гостиную, Никита прихватил с подоконника загадочный эскиз, но не поставил его на полку, а начал рассматривать. Вошла Нина, опять с полным подносом. Она успела накинуть на плечи белую ажурную шаль.

— Ну скажи мне, кто это? — спросил Никита, пока она расставляла чашки на столике. — А то я теперь буду мучиться.

Она взглянула на него, и у Никиты — уже не в первый раз — возникло чувство, что, сам того не желая, он задевает какую-то болевую точку. Разговор с этой женщиной напоминал хождение по минному полю.

— Не стоит так мучиться. — Нина отняла у Никиты рамку и водрузила ее на прежнее место. — Это просто рабочий эскиз. Тут главное платье, а вовсе не женщина.

— Но для тебя этот эскиз чем-то важен, раз ты возишь его с собой.

— Да, для меня это нечто вроде твоего фокстерьера. Напоминание. О том, что никому нельзя доверять.

— Чувствую, тут кроется какая-то интересная история. Ну, ладно, не хочешь, не говори. А откуда ты знаешь Тамару?

— Мы вместе учились в школе.

— А-а… — понимающе протянул Никита, а про себя подумал: «Что ж, школьных друзей не выбирают. Они, можно сказать, вроде родственников».

— Ты что-то имеешь против нее? — спросила Нина, словно подслушав его мысли.

— Ничего. — Он пожал плечами. — Просто ведет она себя глупо. На Павла давит, не дает ему встречаться с друзьями, на каждом шагу демонстрирует, что он — ее собственность. Не лучший, знаешь ли, способ удержать мужика. Скорее наоборот — верный способ его потерять.

— Наверное, она чувствует, что друзья настраивают его против нее, — предположила Нина.

— Да никто его не настраивает! — Никита вдруг рассердился. — Просто, я думаю, он заслуживает лучшего.

— Ну да, — насмешливо кивнула Нина, — не родилась еще та принцесса…

— Да нет же, не в том дело… Ладно, давай оставим этот разговор.

— Давай. Обсуждать кого-то за глаза — значит сплетничать.

Никита испугался: разговор грозил вот-вот перерасти в ссору. К счастью, за дверью послышалось шебуршение. Нина текучим грациозным движением поднялась с дивана и впустила пса. Он сел у ее ног, и она, опустив руку, потрепала его за ушами. Кузя лизнул ей запястье. Никита решил воспользоваться появлением песика, чтобы заговорить о другом.

— Откуда у тебя этот красавец? — спросил он.

В собачьем экстерьере Никита совершенно не разбирался, но Кузя и вправду был в своем роде красавцем.

— Кузя? Я спасла его от смерти. И он об этом знает, я уверена. Он все понимает.

Глядя на пса, Никита готов был в это поверить.

— Я весь обратился в слух. Что за смерть ему грозила?

Нина поставила чашку на блюдце. Кофе она варила вкусный, но очень крепкий.

— Я расскажу, но, прости, ты не возражаешь, если я буду вязать?

— Почему я должен возражать?

— Некоторых это раздражает.

— Меня — нет.

Нина вытащила из-за боковой стенки дивана ранее не замеченный Никитой полиэтиленовый пакет с рукоделием — еще один след своего пребывания в коттедже. Вязала она, судя по всему, еще одну ажурную шаль. Никита присмотрелся к ней. У нее были длинные тонкие пальцы, но его поразили ногти, обстриженные до самого мяса, как у хирурга или музыканта. Никита терпеть не мог лопатообразные наращенные ногти современных модниц, но чтоб такие короткие?..

— Его настоящее имя — Курвуазье, — начала Нина, проворно работая спицами. — Не то Четвертый, не то Шестой… я не сильна в римских цифрах, не помню, где там палочка — слева или справа. Но «Кузя» мне нравится больше.

— Мне тоже, — кивнул Никита. — А Курвуазье — из-за цвета шерсти? Как коньяк?

Нина шутливо подняла глаза к потолку, словно призывая бога в свидетели, потом бросила насмешливый взгляд на Никиту. Взгляд у нее был острый, будто режущий. Про себя Никита окрестил его алмазным.

— У собак это называется «окрас», — снисходительно пояснила она. — Нет, коньяк тут ни при чем, хотя кто его знает… Родословная у него длиннющая… — И Нина вытянула тонкую руку, демонстрируя длину цепи собачьих колен. — У него была хозяйка… одна моя клиентка. Зажравшаяся богатая дрянь. Взяла его в клубе из тщеславия. А потом сделала у себя в доме очередной евроремонт и решила, что к новой обстановке ей больше подходит далматинец. Кузю она готова была отправить на живодерню. Вот я и забрала его. С тех пор он со мной. Уже три года.

— М-да… Действительно, история. А как он пережил переход от одной хозяйки к другой?

— Вряд ли он воспринимал ее как хозяйку. Я сама не видела, но, думаю, в том доме им занималась главным образом прислуга.

Никита вновь перевел взгляд на пушистый клубок золотистой шерсти. Агатовые глазки глядели на Нину с таким обожанием, с такой неистовой собачьей преданностью, что он решил пересмотреть свое отношение к друзьям человека.

— Давай завтра сходим куда-нибудь… или съездим, — предложил он.

— Я хочу немного позагорать, — с неожиданной открытостью отозвалась Нина. — Хоть ноги чуть-чуть подкоптить, а то хожу как бледная спирохета. Сливаюсь с окружающей средой.

— Вот уж ни капельки! — засмеялся Никита. — Ладно, давай позагораем. Ты не против, если я присоединюсь?

Она пожала плечами:

— Пляж большой и, насколько мне известно, общественный. Имеешь право.

Никита понял, что пора прощаться. Не стоит надоедать даме в первый же вечер. Он поднялся.

— Спасибо за чудный ужин. Мне ужасно неудобно, что я вот так нагло напросился в гости, надеюсь, ты дашь мне возможность…