Колдун и Ведьма - Ник Перумов Страница 3

Я передвигаю свои рунные камешки, аккуратно кладу инкантации. «Кладу» — это наш профессиональный жаргон. Ведьма чары «набрасывает». Колдун — «кладёт». Её заклятия легки, стремительны, словно осенний листок на ветру; наши — солидны, основательны, каменные глыбы в основании фундамента.

Но сейчас у меня ничего не получается.

Никакой дорожки отхода. Отпорные круги целы. Кажется, что Манюня вдруг отрастила крылья несмотря на то, что «курица не птица». А уж избушка-несушка тем более. Нет, теоретически она, как магическое сооружение, могла быть поднята в воздух, но при совершенно особых обстоятельствах и совершенно особыми личностями.

Не приведи Высшие нас с такими столкнуться.

Короче, ничего не понимаю.

Проверяю формулы. Лезу в справочник. Да нет, всё верно, всё, как должно быть! Но чары не работают, вообще, совсем.

Стыд-позор, конечно. Как Бри в глаза смотреть? А она ведь верит мне, ждёт…

Одним махом гашу курильницы.

Нет, тут точно не эльф поработал. Не знаю, кому и зачем понадобилась Манюня вместе с Рашпилем, но кому-то точно понадобилась. И мне очень не нравятся даже самые первые мои предположения на тему, кто это мог быть.

— Значит, так. Сейчас мы пойдём спать, утро вечера мудренее. С рассветом отправимся на место.

— А… а ты нашёл, куда он её увёл? — Бри делает круглые жалобные глазки и хлопает ресницами.

— Нет, — честно говорю я. — Не нашёл. И это плохо.

— Но как же…

— Не эльф это был.

Бри бледнеет. Сжимает кулачки.

— А… а кто же?

Кто, кто… лучше не думать, кто.

— Неважно. Кто-то, магическим путём изменивший внешность, притворившийся эльфом.

— А может, дракон? — вдруг с надеждой выдаёт Бри, и взгляд у неё на миг становится томным, с этакой поволокой.

Ну конечно. По легенде, драконы могут принять любой облик, в смысле — любого разумного существа, но всему предпочитают эльфов.

— А зачем дракону твоя избушка? Что он с ней делать станет? Яичницу из её яиц?

Бри вздыхает. Да уж, девочки такие девочки, ведьмочки такие ведьмочки. Подавай им дракона великого, непонятного и несчастного (глубоко, втайне). Которого они (разумеется, только они) смогут понять, приголубить, излечить и на себе женить.

— Я ему так верила… Он так красиво говорил… Так красиво ухаживал… как никто другой… — голос у неё опять начинает ломаться. — Он знает язык цветов… в совершенстве… И каждое утро я получала букет… но не срезанных цветов, нет! Они были живые, они все росли вместе…

— Стоп. Тёмный эльф дарил тебе живые цветы?

— Н-ну д-да… — запинается Бри.

— Тёмные эльфы, — говорю я не без раздражения, — прекрасно разбираются в драгоценностях, в самоцветных камнях и в благородных металлах, не хуже гномов. Но ты слышала хоть раз, чтобы тёмный эльф хоть что-то понимал бы в цветах?! И уж тем более — дарил их живыми?!

— А… э… — лепечет Бри. — Я… я об этом не подумала…

Вздыхаю.

— Ты была влюблена. Но чтобы ведьма не обратила внимание на такое — это…

— Ну не ворчи, ну пожалуйста! — молит Бри. — Не ругай меня! Хочешь, чтобы я опять плакала?

Не хочу я, чтобы она плакала. Но вот что делать с этим типом, угнавшим Манюню, я, признаться, понимаю всё меньше.

Я не понимаю, зачем она ему. И не понимаю, почему он ждал так долго и…

И почему он оставил Бри в живых.

Если я прав, то похитителю убить такую, как она, — раз плюнуть.

Однако он не убил, а терпеливо ждал, пока наша безголовая летающая ведьмочка не оседлает помело и не отправится на Брокен.

И этого терпения я тоже не понимаю.

А когда я чего-то не понимаю, то жди куда бо́льших неприятностей, чем кажется спервоначалу.

Бри я уступаю свою спальню. Забираю одеяла и иду в большую комнату, к камину, на широкий диван. Ведьме сейчас явно не до любовных утех.

Однако какое-то время спустя, когда башня моя окончательно стихает, после того, как заступает дозором ночная стража и сам я начинаю задрёмывать под негромкий треск поленьев в камине (а горит он у меня постоянно), — завёрнутая в плед Бри возникает у моего изголовья.

— Подвинься. Мне… мне страшно одной. Я всё думаю… про этого, кто мог бы прикинуться… ну, ты понимаешь.

Не надо тебе про него думать. Совсем не надо. Такого надумаешь, что хоть из дома беги.

Я откидываю одеяло, Бри тотчас ныряет ко мне, прижимается спиной и затихает. И я чувствую, что ей сейчас ничего другого и не надо, просто чьё-то тепло рядом, чтобы прогнать жуткие мысли о том, с кем же в реальности она делила постель все эти месяцы.

Я обнимаю её, как ребёнка, осторожно целую в пахнущие ромашкой волосы. Они у неё всегда пахнут каким-нибудь цветком, но осенью это, как правило, именно ромашка. Бри тихонько мурчит, и мы с ней замираем, закрывая глаза.

Утро вечера мудренее.

Глава II. Поиски

Утро вечера мудренее, но лопать хочется всегда. Несмотря ни на что, Бри всю ночь проспала, как сурок, прижимаясь ко мне, а наутро, едва раскрыв ещё сонные глаза, заявила, что хочет есть.

Хлеб, сыр, грудинка, яйца всмятку и чай. Мы сидим за столом подле широкого окна, глядя на извилистую долинку быстрого ручья, протекающего мимо моей башни, и молчим. Вернее, я-то вижу, что Бри прямо-таки распирает, однако она сдерживается. За ночь башня привела в порядок её одежду, так что подруга моя выглядит теперь приличной ведьмой, а не Высшие ведают какой замарашкой, невесть как раздобывшей настоящую метлу.

— Они уже далеко ведь, да? — Ведьмочка моя не в силах дольше молчать.

— Они и вчера были уже далеко. Одна ночь ничего не решает, всё равно искать придётся ab ovo.

— Это как? — Глядит совершенно по-детски, глаза широко распахнуты. Знает, что хороша, и беззастенчиво этим пользуется.

— Вот так. Дистанционно след взять не удалось. Уходил не просто шальной эльф-угонщик, уходил мастер. Скажи-ка, избушка твоя… не могло в ней оказаться что-то спрятано? Что-то сильно ценное?

Бри становится серьёзнее. Но пусть думает сейчас в этом направлении, а не о том, что два с лишним месяца принадлежала… проклятье, меня всего переворачивает, как представлю. Удавил бы гадину, да такую гадину ещё не вдруг удавишь, скорее уж она тебя.

— Ой, а я и не знаю, — признаётся