Самуил Маршак - Сочинения в четырех томах. Том второй. Лирика, повести в стихах, сатира, пьесы Страница 3

* * *

Сколько раз пытался я ускоритьВремя, что несло меня вперед,Подхлестнуть, вспугнуть его, пришпорить,Чтобы слышать, как оно идет.

А теперь неторопливо еду,Но зато я слышу каждый шаг,Слышу, как дубы ведут беседу,Как лесной ручей бежит в овраг.

Жизнь идет не медленней, но тише,Потому что лес вечерний тих,И прощальный шум ветвей я слышуБез тебя — один за нас двоих. 

* * *

Цветная осень — вечер года —Мне улыбается светло.Но между мною и природойВозникло тонкое стекло.

Весь этот мир — как на ладони,Но мне обратно не идти.Еще я с вами, но в вагоне,Еще я дома, но в пути.  

* * *

Как птицы скачут и бегут как мыши,Сухие листья кленов и берез,С ветвей срываясь, устилают крыши,Пока их ветер дальше не унес.

Осенний сад не помнит, увядая,Что в огненной листве погребенаТакая звонкая, такая молодая,Еще совсем недавняя весна,

Что эти листья — летняя прохлада,Струившая зеленоватый свет…Как хорошо, что у деревьев садаО прошлых днях воспоминанья нет.  

Гости с востока

Какие гости в комнате моей!Узбекские, туркменские тюльпаны.Они пришли в одежде пестротканойК нам из садов, из парков, из степей.

Вот розовый с каемкою узорной.Вот золотой — шесть языков огня.А есть цветок почти как уголь черный,Лоснистый, точно кожа у коня.

В диковинных цветах земли восточнойЯ удалое племя узнаю.Поддерживает чашу стебель прочный,Пробившийся на свет в степном краю.

В кувшине на столе прожив неделю,Земли, корней лишенные цветыНе съежились ничуть, не побледнелиИ сохранили свежесть красоты.

Вот первый лепесток пропал без вести,За ним другому отлететь пришлось.Но братья-лепестки не вянут вместе, —Живут в семье, а умирают врозь. 

* * *

Все то, чего коснется человек,Приобретает нечто человечье.Вот этот дом, нам прослуживший век,Почти умеет пользоваться речью.

Мосты и переулки говорят.Беседуют между собой балконы.И у платформы, выстроившись в ряд,Так много сердцу говорят вагоны.

Давно стихами говорит Нева.Страницей Гоголя ложится Невский.Весь Летний сад — Онегина глава.О Блоке вспоминают Острова,А по Разъезжей бродит Достоевский.

Сегодня старый маленький вокзал,Откуда путь идет к финляндским скалам,Мне молчаливо повесть рассказалО том, кто речь держал перед вокзалом.

А там еще живет Петровский век,В углу между Фонтанкой и Невою…Все то, чего коснется человек,Озарено его душой живою.  

Последний день лета

Через поля идут они гурьбой,Взбираются гуськом на перевалы,На побережье, где шумит прибой,Бегут по щебню, огибая скалы.

Идут по южным рощам и садам,По северным лесам, где блёкнут листья,Где, радуясь осенним холодам,Уже горят коралловые кисти.

По площади проходят городскойИ по широкой улице колхозаИ где-то над суровою рекойНа бревнах поджидают перевоза.

А сколько их встречаешь на пути!Вот удалось им задержать трехтонку,И рад шофер до школы довезтиКомпанию, бегущую вдогонку…

По улицам, обочинам дорогИдут ребята в день последний лета.И эту поступь миллионов ногДолжна сегодня чувствовать планета. 

Абхазские розы

О ней поют поэты всех веков.Нет в мире ничего нежней и краше,Чем этот сверток алых лепестков,Раскрывшийся благоуханной чашей.

Как он прекрасен, холоден и чист, —Глубокий кубок, полный аромата.Как дружен с ним простой и скромный лист,Темно-зеленый, по краям зубчатый.

За лепесток заходит лепесток,И все они своей пурпурной тканьюСтруят неиссякающий потокДушистого и свежего дыханья.

Я это чудо видел на окнеОдной абхазской деревенской школы.И тридцать рук в дорогу дали мнеПо красной розе, влажной и тяжелой,

Охапку роз на Север я увез,Цветы Кавказа — в Ленинград далекий.И пусть опали тридцать красных роз, —На память мне остались эти строки.

* * *

Морская ширь полна движенья.Она лежит у наших ногИ, не прощая униженья,С разбега бьется о порог.

Прибрежный щебень беспокоя,Прибой влачит его по дну.И падает волна прибояНа отходящую волну.

Гремит, бурлит простор пустынный,А с вышины, со стороныГлядит на взморье серп невинныйЕдва родившейся луны. 

Пушкин

У памятника на закате летомИграют дети. И, склонив главу,Чуть озаренную вечерним светом,Он с возвышенья смотрит на Москву.

Шуршат машины, цепью выбегаяНа площадь из-за каждого угла.Шумит Москва — родная, но другая —И старше и моложе, чем была.

А он все тот же. Только год от годаУ ног его на площади МосквыВсе больше собирается народаИ все звучнее влажный шум листвы.

Участник наших радостей и бедствийСтоит, незыблем в бурю и в грозу,Там, где играл, быть может, в раннем детстве,Как те ребята, что снуют внизу. 

Надпись на книге переводов

В одно и то же время океанШтурмует скалы севера и юга.

Живые волны — люди разных странО целом мире знают друг от друга. 

На родине Бернса

Все это было мне знакомо,Но увидал я в первый разИ стены глиняные домаПочти без окон, как без глаз,И серую солому крыши,И в тесной комнате кроватьУ стенки справа, в душной нише,Где песню напевала матьТому, кто стал певцом и другомПростых людей из деревень,Кто горевал, разрушив плугомЖилье зверька в ненастный день.

Здесь, в этой хижине крестьянской,Куда входили через хлев,Впервые слышал он шотландский,В горах родившийся напев.

А так как тяжкие налогиВ те дни платили за окно,Синело в спаленке убогойОкошко мутное одно.

Квадрат, крестом пересеченный,Чуть пропускал неяркий свет.Но сквозь него весь мир зеленыйВпервые увидал поэт.

Так мало жил он в этом мире,Где плугом землю бороздил.Где с милой по лугам бродилИ на стекле окна в трактиреАлмазом строчки выводил…

А умер в городской квартире.

В два этажа был этот дом,И больше окон было в нем,Да и кровать была повыше,Чем в прежнем доме — в узкой нише.Но за решетчатым окномПоэту в день его последнийБыл виден только двор соседний,А не полей волнистых ширь,Не речка под зеленым кровомИ не болотистый пустырь,Поросший вереском лиловым. 

В лондонском парке

Гайд-парк листвою сочною одет.Но травы в парке мягче, зеленее.И каждый из людей привносит цветВ зеленые поляны и аллеи.

Вот эти люди принесли с собойОранжевый и красный — очень яркий.А те — лиловый, желтый, голубой, —Как будто бы цветы гуляют в парке.

И если бы не ветер, что волнойПроходит, листья и стволы колебля,Я думал бы: не парк передо мной,А полотно веселое Констебля.

1916-1949