Симон Осиашвили - Мамины глаза Страница 2

Средневековое каприччио

(диптих)

Извивается небо, пронзенное жаркими                                            стрелами молний,и исходит дождем – светлой кровью небес.Подставляю ладони, чтоб небом наполнитьи домой принести – чтобы милый воскрес.

Поцелую пресветлую кровь поднебесьяи омою незрячие очи его,и взмолюсь темным силам болота и леса —чтоб свершилось святое мое колдовство.

Никогда, никогда мне волшба не давалась,но недаром же крестится встречный народ —если богу душа дорогая досталась,пусть себе сатана мою душу возьмет.

Чтобы милый воскрес, чтобы светлое небоне напрасно катилось по мертвым щекам,стану ведьмой седой, а потом на потребугородскому костру свое тело отдам.

Светает.Плывешь за цветами.С ветрами.И челкагалчонкомлетит над лодчонкой,качаясь.Очамилови это утронад лодочкой утлой —и с каждой минутойдуша твоя будет печальней.Плечамипочувствуешь холод беды незнакомойи вспомнишь, что домавсе птицы ночные кричали…Ныряй!Окунайся в запретную теменьобветренным телом,рассветная дева.Зеленый огонь обожжет твои ноги,и брызги в тревогескользнут по щекам…Кукушка, считай!Считай все слезинки колдуньи умытой,что в этот ручейв свете ранних лучейскатились по зелени трав перевитыхиз детских очей…Горячей! Горячейогонь разгорается желто-зеленый,зеленого меньше, но больше огня —и слезы не гасят костер разожженный…

На площади                 в городе                              ведьму казнят.

Предзимье

Еще не снег, уже не дождь,отхлынул осени кутеж —предзимье.Безвременье спустилось к нами хворый по утрам туманв низины.

Не пропусти, не пропустидрожащей лампочки огонь,когда неверною ногойступеньку ищешь.Ах, зачерпнуть бы января,чтоб снег летел с календаря,густой и пышный.

Но утешенье есть и в том:когда уже предзимним льдомнакрыты лужи,поднять повыше воротник,пусть ветер мчит на вороных —не выдуть душу.

Полутона предзимних чувств,ограбленный рябины кусти бывших листьев слабый хруст —все это с вами.Бог с ним, с безвременьем таким,в себе мы время сохраним —а там уже и снег повалит.

«Посольство севера, старинная зима…»

Посольство севера, старинная зимаопять неспешно по Руси шагает,к медлительности дум располагает —приволье для ленивого ума.

Густая ночь так медленно течетсреди деревьев, городов и судеб,что кажется, предела ей не будет,и времени еще невпроворот.

И можно, никуда не торопясь,подслушав музыку в одышке самовара,искать судьбы неведомую связьс туманной вязью гаснущего пара.

И быть счастливым в медленном теплехотя бы потому, что до рассветатак далеко и – добрая примета —веселый чай вскипает на столе.

«Разгулялся январь снегопадом…»

Разгулялся январь снегопадом,Белой шалью укутал меня…И пускай никого нету рядом —Я не стану на долю пенять.

Пусть погасло на пальце колечкоИ оборван былой календарь,Как с обрыва, шагну на крылечко —Ведь с него начинается даль!

Утонула в сугробах округа,Но сегодня мне все по плечу —Запрягу в сани белую вьюгуИ навстречу судьбе полечу.

И метель мои слезы осушит,И дорога меня позовет,И мороз отогреет мне душу —А вдали огонек промелькнет.

«Бежишь… Упала. У калитки…»

Бежишь…              Упала.                        У калиткиснег тронут настом, словно лаком —я насмотреться не могу:ты улыбнулась – и улыбкатвоя, как след от птичьих лапок,теперь осталась на снегу.

«Видишь, солнце попало в яблочко…»

Видишь, солнце попало в яблочко:раздирая кургузый снег,из зимы, как из куколки бабочка,появилась весна на свет.

«Как хорошо целоваться весной!…»

Как хорошо целоваться весной!Сад возвратился и дождь, и улыбка,и, накрывая горячей волной,юные губы парят надо мнойв небе лица твоего.

Сад истомившийся бредит грозой:нет ни секунды без птиц или ветра,и, заслоняя порядок былой,юные очи летят надо мнойв небе лица твоего.

Темное небо покинул закат…Может быть, все это мне только снилось?Но озаряет бушующий саднеповторимое, как звездопад,небо лица твоего.

Как хорошо жить на этой земле,быть молодым и увидеть однаждыкак, словно синяя птица во мгле,новое небо откроется мне —небо лица твоего.

«Деревья осенью пугливы…»

Деревья осенью пугливы.Куда там ветер – страшен ветерок.К ногам ложатся огненные гривы:в листья – вместе,каждый – одинок.

«Как день ноябрьский постарел…»

Как день ноябрьский постарел…Слезится неба мутный глаз,и лист, как волос, поредел,и будто бы в последний часбез птиц и листьев, опустев,трясутся руки у дерев.

«Что осталось от осени?…»

Что осталось от осени?Так, пустяки…Пара листьев шальных на обветренном клене,пара птиц невеселых на мокрой колоннеда озябшая пара у вспухшей реки.

Впрочем, так ли уж пусто под небом пустым —что-то все же осталось и теплится, брезжит,что-то медлит уснуть в этих парах мятежных,и дождется мороза – и встретится с ним.

Дай же силы им выстоять, перетерпеть —как бы ты ни звалось, непокорное пламя, —и уж если от холода оцепенеть,то хотя бы обнявшись – руками, крылами.

«Как объясняются в любви глухонемые?…»

Как объясняются в любви глухонемые?Каким движеньям рук ли, глаз ли, губдоверить те слова хмельные,которые до смерти берегут?

Забудешь все: и жест, и взгляд, и вскрик,и руки, что сомкнулись за плечами, —но пару слов, качнувших этот миг,уже ничто не возвратит в молчанье.

«Твои письма, как капли крови…»

Твои письма, как капли крови,исцеляют меня, когдамне ничто не поможет, крометвоего далекого «да».

…Среди ночи глаза открою,осознаньем ошеломлен —у меня твоя группа кровии твоей головы наклон.

Одиночество

Стареет аист.Дерево растет,гнездо приподнимая к небу.И урожай сменяет недород,и в быль перерастает небыль.И женщина стареет, и слезаплывет своей привычною дорогой,и не смахнуть с усталого лицасеть времени. И светится убогов ночи пустынной старенький «Рекорд»,и в этом свете, медленном и странном,мерцает женщина… Но гаснет за экраномзаемной жизни голубой узор.А ночь, пространство сжав до пустоты,плывет все дальше, медленно и скучно,но наконец на смену ей тщедушныйвстает рассвет из дебрей темноты.И нужно жить среди забот дневных,а женщина все смотрит за ворота,где старый аист парой крыл тугихвсе машет и, готовясь к перелету,знакомит с небом малых аистят,их крылышки беспомощно свисают,но в каждом аистенке виден аист —и их глаза загадочно блестят.

Засуха

Умирает колодец.Охрипшее горло егообложил душный мох, как налет                                              при ангине.И пустым возвращается к небу ведро —ничего, кроме солнца                                в безжалостной сини.

И расплавленный воздух стекает на дно,выпивая последнюю влагу колодца.Но со дна – если вверх посмотреть,                                             как в окно —видно: в небе звезда непогасшая бьется.

«Олени вечером доверчивы…»

Олени вечером доверчивы…Их морды в дебрях темнотымерцают над погасшей речкою,над тайной шепчущей воды.

Олений лик вплетен в созвучиеводы, ветлы и тишины.Река ведет свою излучину —а вы покоя лишены:

что шепчет им вода вечерняя,смывая вкус травы дневной,даруя лицам их свечениеи этот царственный покой?

«Олень склонился над рекой…»

Олень склонился над рекой —рога, как взрыв над головой —и пьет неторопливо.Не потревожьте водопой,олений короток покой —чуть дольше взрыва.

Проводы

Спасенный эхом, звук вернется,но здесь его уже не ждут —уже захлопнуто оконце,и лишь ольхи недужный прут,быть может, на ветру качнется…Следы к дороге приведут.

Уже телега отстучала,и безразлична вновь трава,лишь у дощатого причалаволна качается едва.Потом и речка замолчала,отговорив свои слова.

А там и лодки след растает,и, завершая долгий круг,звук, ставший эхом, перестанеттревожить, наконец, мой слух…А дальше – тишина пустая.Да время валится из рук.

«Моя душа беременна любовью…»