Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский Страница 3

– Ах, я тебе уже и сударем стал? Ах, Карлуша, Карлуша, две войны прошел, награды имеешь, а в житейском смысле мальчишкою остался! Слушай меня, пока старик жив!

И Власов тогда, наклоняясь, принялся громким шепотом излагать протеже свои планы относительно «утаивания малой толики непомерно больших средств, отпускаемых казною на содержание гвардейского батальона, на лошадиный корм, на квартирные, прогонные и командировочные суммы». Обещал свести с нужными и полезными людьми, уверял, что все нынче только так и живут.

Ландсберг брезгливо скривил рот:

– Не могу поверить, что все это вы, Егор Алексеевич, говорите серьезно. Опять шутить изволите? Однако тема для нынешней шутки, скажу вам прямо, совсем не кажется мне подходящей. Я боевой офицер, служу в отмечаемой самым Государем воинской команде! И не желаю даже шутить на подобные темы!

– Какие шутки, Карлуша? Помилуй…

И старик продолжал гнуть свое. Потеряв терпение, Ландсберг вскочил и, не прощаясь, выбежал из дома вон.

* * *

Вечером власовская прислуга Семенидова, ворча и жалуясь на больные ноги, принесла ему на казенную квартиру – дом Власова Карлом был покинут после его возвращения со Второй турецкой кампании – новую записку хозяина. Тот сухо уведомлял бывшего воспитанника об истечении срока уплаты долговых обязательств и предлагал явиться для немедленного улаживания денежных расчетов.

В тот вечер на квартире у Карла сидел его сослуживец, поручик того же Саперного батальона граф Марк Ивелич, только что вернувшийся откуда-то из провинции, с похорон очередной дальней родственницы. Заметив, как помрачнело и без того невеселое лицо Ландсберга, Ивелич без лишних церемоний спросил:

– Что, брат, неприятные известия? Что это за старуха была? Это ведь, кажется, прислуга твоего бывшего квартирного хозяина?

– Да-да, от него… Вот неуемный старик, право!

– И чего ему надобно?

– Спроси чего полегче, брат! Понимаешь, Ивелич, я порой просто теряюсь! – Карл раздраженно отшвырнул стул, пробежался по комнате. – Знаю его лет шесть или больше – и все равно в тупик ставит! То лезет с займами, просто в карман деньги сует! Сердится, когда я колеблюсь брать, навязывает свое одолжение. Даже обижается, ежели денег не беру. Без всяких процентов дает, из отеческого, как уверяет, расположения – отдашь, мол, Карлуша, когда сможешь! Не торопись, дескать! Твое дело молодое, трать, коли надобно… А вот вчера, Марк, представь, как с ножом к горлу: подавай обратно долг, да и все тут!

– Много ли требует?

– Для меня много. Впрочем, неважно, не в этом суть. Разговор он вчера крайне неприятный для меня затеял. А сегодня продолжил. И долг вернуть потребовал, когда я категорически отказался следовать его гнусным наставлениям. Я ушел, от греха подальше: у Власова и раньше такое случалось. То ли подагры приступ, то ли еще чего… Думаю себе: посердится, да и перестанет. А то еще и извинится за неуклюжесть свою стариковскую. Хотя, повторяю, вчерашний его экивок – из ряда вон. Посягательство на честь офицера и дворянина, можно сказать. И вот, извольте, вместо извинений – новое требование! Грозится к командиру нашему пойти, ежели не верну долг! И не только к нему…

– Да много ли ты ему должен?

– Пять тыщ, брат, – вздохнул Лансберг. – Придется идти, объясняться, унизительно напоминать о его же настойчивости при даче займа…

– Плюнь, брат! – Ивелич подхватил с полу дорожный сак, с которым прямо с вокзала и приехал к Ландсбергу, раскрыл и вынул пухлый конверт с вензелем какого-то банка. – Вот, изволь! Пользуйся моей добротой, бери! Тетушка, помирая, вниманием не обошла. Спасибо ей, покойнице, скажи – в конверте пять тысяч с «хвостиком», как нарочно!

– Нет-нет, Ивелич, не возьму, Бог с тобой! Из одной полыньи да в другую – уволь, брат! Ты ведь и сам, кажется, кругом должен.

– Бери, Карл, не валяй дурака! – Ивелич быстро отсчитал нужную сумму ассигнациями, взвесил на ладони остаток. – Тут, брат, еще довольно осталось, хватит нам с тобой неделю покутить! Давно я не кутил, брат! Чур, только уговор: ты со мной!

– Нет, я, право, не могу, Марк…

– И слышать не хочу. Эй, денщик! – гаркнул Ивелич в сторону прихожей, где на своем сундучке привычно коротал время в ожидании приказаний денщик Ландсберга. – Как тебя там? Гусев? Поди сюда, прохвост, не смей спать! Вот, возьми деньги и отнеси бывшему квартирному хозяину господина фон Ландсберга. Знаешь адрес? Кругом – марш! Да не забудь расписку в получении с него взять, прохвост! Грамоту разумеешь?

– Никак нет, ваше сиятельство! – вытянулся во фронт денщик.

– Тьфу! Еще денег возьми, на обратному пути шампанского купишь. Да не в лавке какой попадя, а в приличном торговом заведении.

– Погоди, Ивелич! – Ландсберг попытался перехватить у денщика пакет с деньгами. – Марк, мне совестно, право…

– Плюнь, говорю! Престарелые родственники для того и существуют, чтобы даже после кончины неустанно печься о молодых потомках! – Ивелич, отметая все возражения друга, махнул рукой и грозно повернулся к денщику. – Ты еще здесь, дурень?

Через час денщик вернулся с шампанским и… тем же пакетом, в котором понес Власову долг своего барина.

– Так что его благородие господин Власов денег не взял, – доложил он, кладя на стол принесенный сверток. – Велел ждать, покуда записочку напишет только. Ни в какую денег не взял…

– Так надо было насильно отдать и расписку стребовать, дурень! – рассердился Ивелич, проворно раскупоривая принесенные бутылки. – Ландсберг, он у тебя всегда такой малахольный?

– Погоди-ка, Марк! – попросил Ландсберг, читая послание Власова. – Ну, вот, просит не сердиться на обиду, причиненную единственно из желания быть полезным. Пишет: по скудоумию своему, мол, обидел. Просит дозволения лично принести извинения и объяснения… Погоди, а когда он придет, Гусев? Я ведь завтра с утра на службе!

– Так что его благородие господин Власов внизу дожидаются, – широко улыбнулся денщик.

Ландсберг и Ивелич переглянулись и захохотали.

– Поди, проси подняться! – покрутил головой Ивелич. – Во грех введешь своей простотой, Гусев! Ну, Карл? Каково получилось? И денежки целы, и кредитор с извинениями прибежал! А ты говорил – «не надо, не могу!» Одно только досадно, что визит твоего кредитора, похоже, ставит крест на нашем кутеже! Его, чай, не скоро выпроводишь…

* * *

…Мокрое и тяжелое от крови полотенце, коим Карл наспех обмотал пораненную руку, пачкало шинель И Ландсберг, размотав его, бросил через перила моста в Неву. Поглядел на порезанную руку – кровь из раны продолжала обильно течь. Карл свободной рукой поискал было в карманах платок, не нашел. Оглянулся – совсем неподалеку, на Гороховой, ярко светил в ночи зеленый аптечный фонарь.

Аптека Фридланда, припомнил Ландсберг броскую вывеску в самом начале Гороховой, у Каменного моста, по которому он сейчас брел.

Его качнуло, и он ухватился за перила. Прежний