Хлеба и зрелищ - Уильям Вудворд Страница 2

считая дельцов «пионерами»; жадно заносил силуэты национальных героев Генри и этим ограничивался; и, наконец, с хорошей хваткой первоклассного журналиста расправлялся с ними Синклер. А Вудворд-первый из современных американцев, – под маской Куаньяра захлестывая Франсовской иронией механику бизнеса, обнажил национального героя до гола, совлек с него даже последний его покров, в который тот пытался закутаться, – флаг со звездочками. И предстал бы бизнесмен смешным, если бы автор захотел на этом остановиться. Но он мимоходом разрешил вторую свою задачу-показал, чем живет стандартная Америка. И стало уже не смешно, а страшно.

II

О социально-политическом паспорте Вудворда, об ошибке тех, кто может счесть Вудворда соглядатаем-скептиком-ниже. А теперь – о стихии вудвордовской иронии, в плане которой предстает тематика его размахов. Два романа – «Bunk» – «Вздор» – и «Lottery» – «Лотерея» – в русском переводе вышли. «Bread and Circuses» – «Хлеба и зрелищ» – третий роман Вудворда. Больше Вудворд романов не писал. Последняя его книга «George Washington» – «Биография Вашингтона» – историческое исследование.

На фронтоне шекспировского театра «Глобус» рядом с Геркулесом, поддерживающим земной шар, начертана была надпись: «Totus mundus agit histrionem» – «Весь мир играет комедию». It’s all in life, it’s all a commedy-«Все это-жизнь: сплошная комедия», – перекликнулся с фронтоном «Глобуса» Вудворд и показал нам… трагедию. Почему же он не назвал свою трехтомную эпопею о современной Америке трагедией, почему же он не переключил свой комедийный тон на патетический регистр трагедийного языка? Отчасти-по причине здоровой печени, а на все сто процентов по причине иной, ни мало не медицинского порядка. Нам не нужно строить догадки, какова эта причина, следует только внимательно читать Вудворда. В «Лотерее» он эту причину назвал. Он цитирует Бомарше, а под цитатой ставит и свою подпись: Je me presse de rire de tout de peur d’être oblige d’en pleurer. (Я заставляю себя смеяться нам всем из боязни разрыдаться.) Эта фраза-ключ к Вудворду; забыть о ней-ничего не понять в вудвордовском горьком юморе и горькой иронии.

Франс никогда не снисходил до признаний. Он оставил нам образ своего попика, маска которого достаточно отвердела. Аббат философически подхихикивал над историей человеческого безумия и ухитрялся говорить «нет» так, что это звучало, как «да». И, конечно, Франс увильнул бы, если бы мы спросили его без обиняков, подписывается ли его Куаньяр под признанием Бомарше и Вудворда, – гордый французский мэтр терпеть не мог лирических откровений. И взамен одной, но какой драгоценной фразы мы получили через Куанира доведенный до виртуозности метод овладения материалом.

Теперь, после признания Вудворда мы свое credo – формулу Бомарше – американец окрашивает в защитный цвет комедии. А строя свою «комедию», он из рук Куаньяра принимает манеру письма. Сарказм? Нет: ни Куаньяр, на Вудворд не склонны к сарказму. В сарказме-желчь. И по разным основаниям: Франсовский аббат с Вудвордом не приняли сарказма. Франс не разрешил своему аббату отравить желчью философическое спокойствие, ибо разве отрава желчью не порождает эмоции? А если эмоция, – не замутнеет ми идеальное стекло, через которое монтэневский ученик должен созерцать мир? И Вудворд не принял сарказма. Почему? После признания его мы вправе выставить догадку: не боялся ли Вудворд сорвать свой голос на высоких нотах саркастического памфлета. «Я заставляю себя смеяться» … Смех страхует лучше от опасности разрыдаться, чем возмущение. Куаньяр посвятил американца в тайны созерцательной иронии, и на фоне веселой издевки показал нам автор «Лотереи» духовную жизнь сегодняшней Америки. Комментатором «истории человеческого безумия» в романах «Вздор» и «Хлеба и зрелищ» является один и тот же герой – Майкл Уэбб. В «Лотерее» – комментатор – автор. Экспозиция «Вздора» – оригинальна: автор встречается с известным философом Майклом Уэббом, в котором узнает героя своего ненаписанного романа. Не отрицая, что он некогда от автора сбежал, Майкл соглашается поставлять материал для романа и проникает на виллу одного из крупнейших миллиардеров Америки. Материал для романа он добывает богатейший, и вторая часть «Вздора» посвящена великолепному описанию хитроумной механики делячества, тогда как первая-история философской карьеры Уэбба. Тот же Майкл – уже на покое – выступает и в «Хлеба и зрелищ». Он развязался с автором, теперь он герой на равных правах с остальными героями книги и отдыхает в загородном пансионе, где перед ним проходит вереница жильцов – редчайшие по силе изобразительности рядовые типы американского сегодняшнего дня. Все они живут по заповеди: хлеба и зрелищ! И другого закона не знают. И, наконец, в «Лотерее», где Майкл Уэбб не принимает участия, Вудворд рассказывает о самом рядовом, стандартном американце, агенте по продаже мебели-Джерри Гаррисоне, – который к тридцати годам сколотил себе миллион долларов. Ирония захлестывает страницы трех вудвордовских романов. Майкл Уэбб написал книгу «Как важно быть второсортным». Всерьез приняли американцы эту книгу, в которой философ убедительно доказывает преимущество «ума второсортного» над первосортным. Возникли по всей стране «клубы второсортных», куда члены принимались лишь после соответствующего испытания. «Что такое второсортность? Второсортность-тот же практический здравый смысл» (practical commonsense), и тысячи американцев, убежденные доводами Майкла, все усилия прилагали, дабы снять с себя подозрение в первосортности. Сенатор Лимэн поднялся даже до неподдельного пафоса и закончил одну из своих речей так: «И вот теперь, перед лицом этого национального пророка дадим же клятву стать отныне второсортными. Разве быть второсортными-не значит выявить в практической жизни самую сущность демократии?» Великолепны страницы «Вздора», посвященные кампании по выборам «главы второсортных» – Тимоти Брэя, который уже в детстве проявлял все данные, необходимые для занятия столь ответственного поста. Еще будучи десятилетним мальчиком, Тимоти демонстрировал изумленному миру свою неколебимую стойкость в борьбе с пороком: увидев в витрине магазина открытки с изображением девиц в купальных костюмах, он похитил эти открытки и отказался вернуть даже тогда, когда был пойман с поличным. С каким упоением излагает в газетном интервью свое credo одна из руководительниц движения «второсортных» м-с Томс: «О! Какое счастье служить этому делу! Всем сердцем и всей душой мы участвуем в движении. Каждая наша мысль второсортна. Мы даже дышим второсортным воздухом. Как только мы подумаем, что значит для человечества «второсортность», – мы вдохновляемся и до последних сил готовы служить великому делу». Куаньяровски – серьезно Вудворд рисует триумфальное шествие идеи «второсортности» по Америке в ту эпоху, когда великая республика пребывала в депрессии. «Люди брюзжали. Хуч никуда не годился и стоил очень дорого…Источники человеческого разума иссякли». Эпоха была страшная: «До сих пор люди, сидя у камелька, рассказывают друг другу об этом страшном времени». И тогда же в эту эпоху-сиречь, в наши дни – Майкл, которого обвиняли в «первосортности» и заставили покинуть ряды «второсортных», занялся новым делом: извлечением вздора. Из чего? Из финансистов, из газет, из воздуха, из писателей-словом, из американской жизни. Но, увы, дело не пошло. Устами известного журналиста общественное мнение Америки выразило возмущение близорукостью Майкла. Неужели он – Майкл – не понимает, что, не будь в нашей жизни «вздора», не было бы, например, великой войны, и человечество не вписало бы в историю многих героических страниц. «Вы боретесь с великой созидающей силой», – кипятился журналист и вместе с прищурившимся Вудвордом добил философа неотразимым доводом: «Горилла не знает всего этого вздора, и что же она создала? Абсолютно ничего». Майкл сдался, бросил свои операции и открыл контору по «поставке мыслей на день или на неделю». За известную мзду он снабжал мыслями, оптом и в розницу, освобождая клиента от труда мыслить самостоятельно. От клиентов не было отбою. Циркулярное письмо, с которым обратился Майкл к финансовым магнатам, предлагая свои услуги по снабжению мыслями, цели достигло. Первая фраза письма-удар хлыстом: чего у вас больше – денег или мозгов? Ответ был единодушный: денег! И через короткий срок контора Майкла была набита до отказа клиентами-изысканно-одетыми джентльменами. Отвлекшись на время от руководства конторой для наблюдения за бытом архимиллионера Эллермана, Майкл после женитьбы снова возвратился к своей конторе. А у Эллермана он подсмотрел такие сцены, которые надолго останутся в мировой сатирической литературе. Сенсация на вилле автомобильного магната: конец большевизму. Как? Когда? Опоздавший на обед гость подробно рассказывает об отчаянном шаге, на который решились консервативные газеты: «Бостонское обозрение» извлекло из словаря слово пситтацизм (попугайничание) и стало