Марианна Яхонтова - Декабристы Страница 2

Кн. Т р у б е ц к о й. Как Вашингтон или как Бонапарте?

С е р г е й М у р а в ь е в. Как Вашингтон, потому что в России никогда не будет жить Бонапарте.

(Кн. Трубецкой и Бестужев уходят.)

С у х и н о в. Не надеюсь на этих гвардейцев. Эполеты пожалеют да крестики. Хоть и тиран награждал, а все лестно знак холопства носить. Амуры плацпарадные!

С е р г е й М у р а в ь е в (смеясь). Благодарю вас.

С у х и н о в. Простите, я забыл, что вы служили в гвардии. Ну, да вы же знаете, что к особой категории принадлежите. Только верить в них меня не заставите.

С е р г е й М у р а в ь е в. Верить в них нет необходимости. Союз с ними нам нужен для переворота, но не далее. А там, посторонитесь, ваше превосходительство...

С у х и н о в. Чтоб на ножку не наступили. Кстати, идет Шервуд. Вы знаете его?

С е р г е й М у р а в ь е в. Нет. Ко мне прислал его Вадковский. Он в восхищении от такого умного солдата. Но я думаю прежде посмотреть.

С у х и н о в. Мне кажется, он нам не годится. Впрочем, поговорите, пощупайте.

(Сухинов уходит. Входит Шервуд.)

Ш е р в у д. Простите, господин подполковник, ваш денщик послал меня сюда.

С е р г е й М у р а в ь е в. Очень рад вам. Садитесь. Мне говорил о вас Вадковский.

Ш е р в у д. Я многим обязан его вниманию.

С е р г е й М у р а в ь е в. Я слышал, вы получили образование?

Ш е р в у д. Техническое. Родители мои смотрели на воспитание односторонне. Они были люди с большими средствами, но ведь это не дает просвещенного взгляда. Вообще деньги зло, хотя и не всегда. Неисчислимые бедствия разрушили наше благосостояние, и вот, как видите, я в этом мундире, можно сказать, рабском, имея душу, созданную хотя и для малых дел, но все же для пути иного.

С е р г е й М у р а в ь е в. Я понимаю, как должно быть вам тяжело сносить грубое обращение, не имея даже надежд на скорый исход.

Ш е р в у д. Ежедневно подвержен унижению. Вам этого сносить не приходилось по благосклонности к вам фортуны, а мне ежечасное напоминание о том, что я есмь, что не там родился, где следует. И потому тронут безмерно и счастлив, что вы обратились ко мне, как к равному. Этого нельзя забыть, мы должны ценить оказываемое нам великодушие.

С е р г е й М у р а в ь е в. При чем здесь великодушие? У меня к вам дело, Шервуд.

Ш е р в у д. Слушаю с величайшим вниманием и готов на все, что в моих силах.

С е р г е й М у р а в ь е в. Мой знакомый, помещик Давыдов, имеет мельницу в своем имении Каменке, и ему нужен техник, чтоб привести ее в порядок. Не возьметесь ли вы за это?

Ш е р в у д. Как мне благодарить вас? Собственно, если условия подходящие, зачем отказываться. Нужно заботиться, чтоб деньги, затраченные на мое образование, пустить в оборот, в погоню за монетой.

С е р г е й М у р а в ь е в. Я напишу вам письмо к Давыдову. Позвольте узнать ваше имя.

Ш е р в у д. Иван Эдуардович. Сочетание немного не подходящее. Собственно, Джон, а не Иван. Но мы в России давно, мы из Гулля. Мой отец торговал кожами, вот мне и пришлось эти кожи испытать на собственной. Только тем и утешаюсь, что каждый человек вчера Цезарь, а ныне "прах и им замазывают щели", как сказал Шекспир, мой соотечественник. Да-с, утешение единственное, что все пойдут на замазку - и талант, и гений, а с ними и Шервуд Иван Эдуардович, человек, которого не видно. Принадлежу к этому разряду-с.

С е р г е й М у р а в ь е в. Мне кажется, если б мы меньше думали о том, что будет, когда нас снесут на кладбище, то мир давно бы достиг совершенства. Здесь нужна дерзость, здесь нужен рай, а там... все равно замазка или бессмертие...

(Входит Степан.)

С т е п а н. Чай пить будете, ваше высокоблагородие? Сами-то и не спросите, будто и не хозяин вы у себя. Как бы меня не было...

С е р г е й М у р а в ь е в. Пропал бы я тогда, Степан.

С т е п а н. Пропасть, может, и не пропали бы, а обокрали бы вас купчишки шутовы. Их сиятельству с Михаил Палычем подал, не извольте беспокоиться. (Уходит.)

Ш е р в у д. Темный народ. Не имеет никакого понятия.

С е р г е й М у р а в ь е в. Его отец не был посланником, как мой, и не имел кожевенного завода, как ваш. Сколько вам осталось до выслуги?

Ш е р в у д. Бесконечное число лет, если не придет на помощь счастливый случай: война или что-нибудь подобное.

С е р г е й М у р а в ь е в. Может быть, что-нибудь более близкое?

Ш е р в у д. Что же? Скажите, окрылите мои надежды, господин подполковник.

С е р г е й М у р а в ь е в. Что? Усмирение крестьянского бунта, например. Волнения среди крепостных бывают часто.

Ш е р в у д. Но могу ли я строить свое благополучие на крови соотечественников? Лучше остаться в ничтожестве и влачить жалкое существование. Многие из лиц высоких не побрезгуют, а Шервуд отвергнет, да-с.

С е р г е й М у р а в ь е в. Для людей нашей касты даже легче совершать преступления и "воровать сподручнее", как говорят солдаты. Будет ли когда-нибудь иначе, как вы думаете?

Ш е р в у д. При настоящем положении перемены ждать не можем. При неограниченном зловластии что делать людям с душой благородной?

С е р г е й М у р а в ь е в. Закон и религия приказывают молчать, по крайней мере, так говорят нам с детства.

Ш е р в у д. Я человек неверующий. Бог - предрассудок толпы. Но нравственность необходима, и я чувствую на себе ее удары. Ничтожный проступок молодости преследует успехи моей карьеры. Я ношу его в груди моей, боясь открыть, дабы не возбудить в людях злорадства. Злоба их преследует меня с младенчества. Но вы поймете терзания человека, бессильного исправить совершенное.

С е р г е й М у р а в ь е в. Вы никому не говорили об этом?

Ш е р в у д. Никто в мире не знает того, что гнетет мою душу.

С е р г е й М у р а в ь е в. Почему же вы хотите открыть мне? Подумайте, Иван Эдуардович. Люди часто жалеют о том, что говорят в минуту откровенности, хотя у них нет никаких причин к этому.

Ш е р в у д. Зная ваше великодушие и высоту взглядов, могу ль жалеть об откровенности? Мой отец был честным человеком, хотя и торговал кожами. Он всегда говорил мне: "Джон, я торговец, но я честный человек. Я не обманываю тех людей, что покупают у меня кожи, и если они платят дорого за плохой товар, то это их дело". Человек острого ума и без предрассудков, не правда ли? Конечно, это дело торговое, а пятно, омрачающее жизнь мою, другое. Знаете, молодость, пора страстей, увлечения бурного нрава, привычки прежнего богатства, - вот что погубило мое спокойствие. Я взял у казначея солдатские деньги, чтоб уплатить долг, и не мог во-время вернуть их. Казначея судили, но он не мог доказать, что дал мне, и, к тому же, ведь он не имел права давать. Я хотел назвать себя, потому что храню честь свою, но моя невеста, моя дорогая Анна была смертельно больна, и я не мог нанести ей последнего удара. Это был ангел на земле, г-н подполковник, с сердцем чувствительным и чистым, как лилия. Я молчал в совершенном отчаянии, а потом было уже поздно. И до сих пор я терзаюсь, не находя покоя ни в наслаждениях жизни, ни в исполнении велений долга... Я вижу, в вас вспыхнуло презрение, г-н подполковник. Да, я достоин презрения, я червь на путях вселенной. Я сам себя презираю, и вы не можете смотреть иначе на такую язву на теле человечества.

С е р г е й М у р а в ь е в. Успокойтесь, Иван Эдуардович. У меня не было и мысли о презрении. Не будем говорить о вашем прошлом.

Ш е р в у д. Нет, нет, презирайте меня! Ведь Шервуд не один: нас много. Нам, можно сказать, принадлежит вселенная - таким с грязцой маленькой. Такие, как вы, г-н подполковник, стоят на витрине человечества. Глядите, дескать, каких имеем, глядите, поучайтесь и надейтесь. Да ведь это обман, это ведь на показ, а остальной товар гнилой. Вы меня простите, г-н подполковник, от истерзанного сердца говорю. Помогите мне снять тяжесть гранита с души моей. Вы можете сделать это, вы можете!

С е р г е й М у р а в ь е в. Вы слишком многого хотите от меня, Шервуд. Впрочем, мне приходилось видеть забвение и не

таких проступков, поэтому я надеюсь, что это будет не слишком трудно.

Ш е р в у д. Укажите мне - и я ваш раб, которого можно наказывать и посылать, куда угодно. Вы дали открыть мне мои раны и не отвергли меня с презрением, и я благодарен до самозабвения. Приказывайте, повелевайте исполню даже то, что сверх сил моих. Я оправдаю ваше доверие, г-н подполковник, я оправдаю его, как никто.

С е р г е й М у р а в ь е в. Да, может быть, как никто, Шервуд. Я сейчас напишу вам письмо. (Пишет.)

(На улице слышится стук колес. Коляска останавливается, и Марина подходит к калитке.)

М а р и н а. Ну, подожди, Софи, одну минуту, самую маленькую.

С о ф ь я (из экипажа). Все минуты одинаковы. Я говорю тебе, что это невозможно. М-м Лорэ, она хочет войти.

М а р и н а. Чем же это дурно? Всем известно, что Мишель мой жених.

М-м Л о р э (из экипажа). Да, но не ваш муж, дитя мое. У вас всегда странные желания.

М а р и н а. И непоколебимые, дорогая madame. (Входит в сад.) Мой друг, вы тоже осудите меня?

С е р г е й М у р а в ь е в. Нет, никогда, Марина Александровна.