Игорь Харичев - Кремлевские призраки Страница 2

Об этом захотел рассказать я странному человеку, сидевшему напротив.

– Здесь все пропитано страхом, – выговорил я. – Тем, который в прежние времена обволакивал каждого, даже Берию, даже всесильного Отца народов. Он еще жив, этот страх, еще втекает в души и сердца. Я сразу ощутил его присутствие, появившись в Кремле. Можно различить его оттенки: страх потерять власть, страх перед заговором, выстрелом в спину, страх ареста, страх потери всего, страх перед пытками, страх за близких, страх смерти. На него наслаивается страх того, что предадут, обойдут, оттеснят, страх, что будут преследовать, что посадят, размажут по стенке. А за всем этим – первобытный страх перед неизвестностью, перед будущим, перед всем и вся.

Сдержанная усмешка будто нехотя тронула его скуластое лицо.

– Ты угадал. Страх чаще всего является движущей силой. И он столь же многообразен, как этот мир. Но что ты сам знаешь о страхе? Ты не слишком знаком с этим чувством. – Человек, сидевший напротив, неотрывно смотрел на меня строгими глазами. – Тебе надо самому познать настоящий страх.

Что-то случилось. В долю секунды я оказался в другом месте. Это была даже не дорога – широкая тропа, утоптанная многими и многими ногами. Она вела вверх, на высокий холм, к той его части, на которой росло более всего деревьев. Люди вокруг, одетые в странные одежды, напоминавшие балахоны, бородатые, с заросшими головами, смиренно шли за человеком, чьи длинные волосы падали на плечи.

Я не мог понять, где я, куда направляюсь вместе с этими совсем незнакомыми мне людьми. Я посмотрел вниз – на мне были такие же ниспадающие одежды, как и на всех остальных; на перевязи висел короткий меч. Мои ноги, обутые в странные сандалии, попирали пыльную тропу.

Где я? Как сюда попал? Кто эти люди? Не было ответа. Я решил не подавать виду, что пребываю в растерянности, разобраться, где нахожусь и что происходит?

Спокойное солнце как бы нехотя роняло свой свет, день выдался аккуратный. Местность не отличалась обилием растительности. Пустынный южный пейзаж, прерываемый редкими островками деревьев, растекался по окружающему пространству. Слева тянулся длинный неглубокий овраг, по дну которого серебрилась убогая речушка. За оврагом поднимались постройки, явно старинные, с плоскими крышами, сложенные из камня. Самое большое здание напоминало тюрьму или склад.

Мы приближались к верхушке холма, щедро укрытой зеленью. И вдруг тот, кто шел впереди, остановился, повернулся ко мне и другим, кто шел следом. У него было вытянутое лицо, украшенное густой бородой, темные глаза смотрели бесстрастно.

Я и другие, шедшие рядом, сгрудились перед ним. Дождавшись, когда все остановятся, он проговорил: «Все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь, ибо написано: «Поражу пастыря, и рассеются овцы стада». – Приятный баритон ласкал ухо. – По воскресении же Моем предварю вас в Галилее».

Каким-то странным образом я понял, где и когда нахожусь, и что именно должен сказать в ответ. Я произнес эти слова: «Если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь».

Он посмотрел на меня спокойными, задумчивыми глазами, в них не было и намека на осуждение: «Истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде, нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня».

Я не мог в это поверить. Я боялся того, что услышал.

Трудно было смолчать. «Хотя бы надлежало мне и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя».

Подобное говорили все, стоявшие рядом. «Не отрекусь». «Я не отрекусь», – перемешивались голоса.

Он промолчал. Он вовсе не осуждал нас – я видел это. Повернувшись, он пошел дальше. Теперь я знал, куда мы направлялись – в Гефсиманский сад.

Вскоре невысокие деревья приняли нас под свой кров. Мы остановились. «Посидите тут, – сказал Он, – пока я пойду, помолюсь там. Ты, Петр, пойдешь со мной. И оба сына Зеведеевых».

Он двинулся вглубь сада, Его движения были исполнены достоинства. Я, Иаков, Иоанн пошли следом. Через некоторое время Он повернулся к нам. «Душа моя скорбит смертельно; – сказал Он. – Побудьте здесь и бодрствуйте со мною».

И, отойдя немного, Он припал к большому камню, молился и говорил: «Отче мой! Если возможно, да минует меня чаша сия. Впрочем, не как я хочу, но как Ты».

Следя за Ним, я присел; Иаков, Иоанн – тоже. Тут веки мои сделались невыносимо тяжелы. Сам не знаю, как, но я заснул. Разбудил меня Голос: «Что вы спите? Так ли не могли вы один час бодрствовать со мною? – Я понял, что сыновья Зеведеевы тоже не смогли побороть сон. – Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна».

Отойдя в другой раз, Он вновь молился, говоря: «Отче мой! Если не может чаша сия миновать меня, чтобы мне не пить ее, да будет воля Твоя».

И вновь мои глаза отяжелели. Сон сморил меня. И вновь разбудил меня Голос того, кто готовился к величайшему подвигу: «Что вы спите? Бодрствуйте и молитесь».

И, оставив нас, Он отошел опять и молился в третий раз, говоря те же слова, что и раньше. И опять я не в силах был устоять перед сном, как ни крепился, как ни старался побороть соблазн.

Тот же голос разбудил меня. «Вы все еще спите и почиваете? Вот, приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников. Встаньте, пойдем: вот, приблизился предающий меня».

Раскрыв глаза, я увидел множество народа, которое направлялось к нам. Уже темнело, и некоторые несли факелы. Большинство было вооружено мечами и кольями.

Вскочив на ноги, я пошел вслед за Ним, сделавшим несколько шагов по направлению к приближающимся. Впереди шел человек с лицом хитрым, но вполне приятным, чернявый, смуглый. Подойдя к Нему, человек сказал: «Радуйся, Равви». И поцеловал Его.

«Иуда, для чего ты пришел? – услышал я голос Того, за Чьей спиной стоял. – Целованием ли предаешь Сына Человеческого?»

В сей миг подошли вооруженные люди и возложили руки на Него, и взяли Его.

Что-то вздыбилось во мне. Выхватив меч, я ударил им стоявшего ближе всех человека, лезвие скользнуло по голове и отсекло ему правое ухо. Он вскрикнул от боли, схватился рукой за рану. Кровь обильно текла по пальцам. Я знал, кто он, этот человек – раб первосвященника. Имя его было Малх.

И тут Он повернулся ко мне. И я услышал: «Возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут. Или думаешь, что я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? Как же сбудутся Писания, что так должно быть?»

И, коснувшись уха раба, Он исцелил его. Словно и не было раны. Словно меч, движимый моей рукой, не отсекал плоть от тела. Тишина повисла в округе. И вдруг зазвучал голос Того, Кто стоял рядом со мной: «Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять меня. Каждый день с вами сидел я, уча в храме, и вы не брали меня, вы не поднимали на меня рук, но теперь ваше время и власть тьмы. Сие же всё было, да сбудутся писания пророков».

Его тесно обступили, повели в сторону Иерусалима. Постояв немного в растерянности, я пошел следом, на некотором отдалении от Него. Так мы покинули Гефсиманский сад, миновали поток Кедрон, ту самую речушку, щекотавшую дно оврага, поднялись к постройкам, заполнили улицу. Дом, к которому пришла толпа, принадлежал первосвященнику Каиафе – я знал это. Там собрались книжники и старейшины.

Его ввели внутрь, в здание. Я не посмел идти туда, остался во дворе. Здесь было много рабов и служителей. Все переговаривались друг с другом, обсуждая происшедшее, голоса переплетались, образуя гул. Холод опустился на окрестности вместе с полной темнотой. Несколько рабов развели огонь. Я подошел к огню, стоял меж других и грелся.

«Каиафа спросил Назарянина об учениках Его и об учении Его, – рассказывал один, побывавший в доме. – Он отвечал, что всегда учил в синагоге и в храме, где всегда иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Потом говорит: Что спрашиваешь меня? Спроси слышавших, что я говорил им; вот, они знают, что я говорил. Тогда Ахива, стоявший близко, ударил Назарянина по щеке, сказав: Так отвечаешь ты первосвященнику? Назарянин отвечал ему: Если я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь меня? Так Он говорил».

Допрос, проходящий в доме, затягивался. Время ползло нарочито медленно. Я понимал, что происходит: первосвященники, старейшины и весь синедрион искали лжесвидетельства против Него, чтобы предать Его смерти.

Давно уже наступила ночь. Звезды покрывали черный бархат неба. Огонь пылал передо мной, давая тепло всем, кто окружал его. Я смотрел на веселое пламя, ожидая того, что последует.

Тут случилось оживление. Некто, выйдя из дома, поведал о двух свидетелях, которые рассказали, как Назарянин говорил: «Могу разрушить храм Божий и в три дня создать его». И первосвященник сказал Ему: Что же ничего не отвечаешь? Что они против тебя свидетельствуют? Назарянин молчал. И первосвященник сказал Ему: Заклинаю тебя Богом Живым, скажи нам, ты ли Христос, Сын Божий? И Тот говорит ему: Ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную Силы Божией и грядущего на облаках небесных. И тогда первосвященник разодрал одежды свои, возопив: Он богохульствует! На что еще нам свидетелей? Вот, теперь вы слышали богохульство его! Как вам кажется? Они же сказали в ответ: повинен смерти. Тогда плевали Ему в лицо, ударяли Его по ланитам и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил тебя?