Александр Покровский - Бортовой журнал Страница 2

Жил-был Маврикий. Был он римлянином, но черного цвета. И вот однажды он со своим отрядом напал на какой-то совершенно другой отряд и разгромил его, но потом, в ходе сбора военных трофеев, он выяснил, что напал он на собратьев по вере, то есть на христиан. После этого Маврикий явился к начальству и заявил, что отказывается впредь выполнять подобные поручения, пока не удостоверится, что перед ним не единоверцы.

После этого его немедленно казнили, и казнь он принял, как и положено христианам, с величайшим смирением, за что и был со временем, несмотря на черный цвет кожи, объявлен образцом для всего рыцарства и произведен в святые.

То есть в принципе во все времена предмет для подражания сначала казнят.

Опять по телику стали показывать уборочную страду!

А урожай-то какой знатный! Аж по 60 центнеров с га.

Просто вернулся со слезами в прошлое, когда все мы в едином порыве и до горизонта маму пополам!

Правда, в прошлом (как и в позапрошлом, но второй половины) урожаем в 60 центнеров, особенно у поволжских немцев, никого нельзя было удивить.

Случались и большие урожаи, а потом их тащили баржами вверх по матушке-реке до того момента, пока не появился поэт Некрасов, объяснивший всем, как ползут вдоль Волги бурлаки. После чего урожаи снизились, а восторг по их поводу остался, как и желание быстренько загнать все это богатство за невиданные деньги на Запад, чтобы потом, когда все опомнятся, купить за другие невиданные деньги все то же самое назад из-за рубежа.

Ребята! Никто не видел мои штаны? Странно! Только что тут лежали…

О пуговице!

Пуговица может быть и квадратной. Это вы там у себя привыкли к круглой, а мы тут не ищем легких путей, потому как у нас флот!

Об афоризмах в книге «Кот»! Ну что за придирки? И не надо искать философа Жарда, потому что зря. Я его сам придумал.

О чиновниках! Они везде.

Но наши прожорливей и за год могут удвоить поголовье.

О доблести!

Слово это состоит из двух частей.

Вторая его часть – «блести» – говорит о некотором, по-видимому, нестерпимом блеске.

Первая часть – о том, что надо бы до него, до этого блеска, себя довести.

Гм!

«Он успевал всюду!» – это эпитафия.

О моем героизме!

Пес его знает. Как говорил Козьма Прутков: «Я – герой. Потому что если они герои, то я уж точно!»

Только не надо лезть и искать это изречение у Козьмы.

О христопродавстве!

Да. Был когда-то такой грех у одного, в общем-то, несчастного человека. Он еще, помнится, потом повесился.

Справедливости ради надо отметить, что само по себе предательство чего-то очень светлого там у себя глубоко внутри здорово с тех пор распространилось, а вот число повесившихся как-то совсем не увеличилось.

Наткнулся на фразу: «Наши ученые установили, что седалищный нерв очень чувствует приближающиеся приключения…»

Это они, стало быть, о жопе.

Тонкое наблюдение.

Хочется сделать что-нибудь приятное для власти. Я пока не знаю что, но хочется.

Лошадиное дерьмо приходит на ум часто. Не то чтобы оно вдохновляет, нет. Просто этот образ, возникающий в воображении при взгляде на некоторые явления и проявления, примиряет тебя с тем, что, подсохнув, они развеются ветром.

О видении нового!

Лично я очень хочу увидеть что-нибудь новое.

Даже можно сделать плакат «Хочу увидеть что-то новое!» и везде с ним ходить.

Будет ли открыт памятник фразе Карамзина «Воруют»?.. Если да, то здорово. Подумать только: Нострадамус в выражениях, подобных этому: «И придет мгла. И поглотит она мир. И будет плач. И явится миру человек в образе волка…» – описал будущее «примеряй на что хочешь», а тут человек сказал одно слово, которое на долгие века определяет особую стать нашего родного Отечества.

Один автор написал книгу «Почти всё».

Все, до последней, знаете ли, крошки.

Думаю, что она про коитус.

Кстати, готов на эту тему размышлять: все ли у нас коитус, коитус ли у нас все?

А может, все у нас почти коитус или коитус у нас почти все?

М-да! Не то чтобы я против коитуса, нет.

О патриотизме!

Патриотичнее меня, надо заметить, только пограничные столбы.

И хорошо, что я на родине.

На родине всегда тепло. Свое говно греет.

Это от чужого отвратительно несет.

О Волгограде

Этот город похож на покинутый стадион, когда на него все еще приходят безумные старики. Им все кажется, что вот-вот начнется футбольный матч.

А пристань здесь сделана для великанов. Она такая, будто к ней должны были все время приставать корабли и с них на берег должны были сходить великаны.

Все потеряно. Тут все потерялись, и жители не понимают, зачем это все, откуда и для чего.

На заброшенном песчаном берегу рядом с камышами мы нашли голову гигантского карпа или сазана. Она не поместилась бы и в ведро.

А Саратов похож на дорогу для вагонеток. Будто их спускали с горы, и они сами добирались к подножью.

Этот город весь на холмах. Высокий город, живой, как тело. Встанешь на холме, глянешь вниз, и кажется, что сейчас полетишь – так высоко.

В Астрахани все очень сильно спрессовано – на улицах крепкие еще купеческие дома со следами былого достатка. Мы приехали с Колей по Волге – было у нас такое безумное путешествие. В первый же день посетили музей. Здесь есть Кандинский. В музее пусто – ни одного человека, зато на улице пьяная драка – множество молодых людей, с трудом сохраняя равновесие, как во сне, медленно размахивались и били друг друга. После первого же удара равновесие теряли оба: и тот, кто бил и тот, кого били.

Мы с Колей собрались писать романы на Волге. Идея принадлежала Коле, а я, дурак, на нее купился. Коля уговорил меня ехать в Банновку – есть такая деревня на Волге, где у Жени Яли – замечательного художника– имеется дом. Коля договорился, что мы у него поживем в его отсутствие.

Меня интересовал быт: мы будем писать дивные романы, но кто же нас будет кормить?

Коля сказал, что кормить нас будут жители Банновки, которых мы на это дело наймем.

А для того чтоб нанять жителей, мы взяли с собой по литру спирта «Рояль» на брата.

Только приехали и разместились, как немедленно побежали на Волгу купаться.

А «Рояль» мы оставили на столе.

Когда мы вернулись с купания, «Рояля» на столе уже не было. Жители Банновки не стали дожидаться, когда мы их по поводу кормежки начнем уговаривать.

Они спиздили наш спирт сразу.

Следующий же «Метеор» унес нас из Банновки на хер.

Так мы и не написали там с Колей дивных романов.

Коля был мрачен.

Был на даче. Занимался рытьем. Там были все: жена, ее сестра с мужем, тесть с тещей. Вечером, как водится, надулись чаю и спать.

А чтоб не вставать ночью и не будить всех, каждый из мужиков взял по посудине и поставил у кровати.

Женщины терпеливее нас. Но ночью теща решила пописать. А дед взял себе железный кувшин с узким горлышком. Утром теща тестя ругает. Вернее, рассказывает своей дочери, какой тесть мудак, потому что она целилась в это горлышко, как чеченский снайпер. А тесть говорил: «Тише! Сашка услышит и рассказ про тебя напишет».

«Она была страшна, как долото в тумане!» – речь тут, скорее всего, идет о женщине.

Ну! Лодки в море не отправляются, зато романтики теперь – хоть отбавляй.

А это всегда так: меньше моря – больше романтики, начали ходить в море – романтика куда-то немедленно подевалась.

Просто какие-то сообщающиеся сосуды!

История вообще лишена какого-либо романтического флера, а история викингов – в особенности.

Сначала викингами считались датчане, или даны, а потом, когда эти даны расселились по всей Скандинавии, то и норвежцы, и шведы.

Промышляли они морским разбоем. Не брезговали грабить и своих. Например, идет где-нибудь мимо Готланда корабль с викингами, а навстречу ему такой же корабль возвращается из чужих земель с награбленным. И вот разговор между двумя военачальниками: «У нас гребцы свежие, а у вас нет. Вы с поживой, а мы нет. Может, испытаем вашу усталость?» – а в ответ им: «Попробуйте!» – и борт немедленно ощетинивается мечами.

Викинги обожали грабить монастыри и церкви – навалились с моря, всех покрошили в мелкий винегрет (безоружных монахов крошить было очень удобно, они не оказывали сопротивления), а потом, уже не спеша, можно было срывать золото и серебро с окладов и уносить на пазухой украшенные драгоценными камнями распятия.