Ольга Гуцол - Торт морковный Страница 3

Но тут мне подумалось: а зачем я их восстанавливаю? Они же такие уродины, эти многоэтажки. И я стала мысленно на их месте строить новые здания, в моём понимании красивые. Иногда я на месте бывшей застройки сажала сад или разбивала парк. И так увлеклась этим процессом, что даже вздрогнула, когда услышала:

— Эй, не слишком ли много изменений? Может, хватит?

Я глянула на уборщицу. Она сидела на стуле для посетителей, устало сложив на коленях руки. И улыбалась мне какой-то мудрой улыбкой. Такой, какая получается у меня на тех фото, где меня щёлкают в фас мои внуки.

— А мне понравилось, — ответила я ей.

И снова повернулась к нашему миражу. Но его больше не было. Перед нами была только стена, голубая от дальнего освещения.

Я попятилась, задев швабру, и присела на стол позади себя.

— Что это было?

— Надеюсь, что этого мы уже не узнаем, — сказала она. — Что-то где-то должно было произойти. Но, может быть, нам это удалось остановить. Всё зависит от того, много ли нас таких было. Идите домой, вам надо успеть добраться, а то с непривычки может наступить сильная слабость. Идите. Я потом всё объясню.

Я заметила, что она опять перешла на «вы».

Мне хотелось ещё что-то спросить, но тут я почувствовала, что засыпаю. Вот, кажется, тут бы упала на пол и заснула. Огромным усилием воли я подобрала с пола брошенную сумку (эх и тяжёлой она мне показалась) и пошла вниз. Я никогда не пользуюсь лифтами. Я этаким образом борюсь с гиподинамией. Вот и в тот раз я по привычке не вспомнила о лифте и до самого низу дошла пешком. Шла еле-еле, боясь оступиться в своём полусне или даже почти сне, но как только вышла наружу, сразу же стало легче.

Дождь, видимо, только что кончился. И того сильного ветра, что был прежде, тоже не было. Только лёгкое такое, ласковое дуновение в лицо получилось, как будто специально ради меня воздух старался.

— Спасибо, — сказала я и подумала, что если сейчас мне воздух ответит, то я совершенно не удивлюсь.

Я вдохнула пару раз поглубже ночную свежесть, небыстро дошла до машины, забралась в неё и тут же заснула.

Проснулась не помню во сколько от звонка мобильного. Звонили близнецы, сообщили, что гости уже разошлись и что они волнуются, где я.

Я сказала, что со мной всё в порядке, что скоро приеду, и нагнулась посмотреть в ветровое стекло на верхний этаж нашего здания.

В трёх окнах всё ещё горел неяркий свет. Правда, не в нашем офисе. «Наверное, она уже домыла у нас и перебралась к соседям. Как же её всё-таки зовут? Надо будет спросить», — подумала я и вспомнила, что и она ни разу не назвала меня по имени. Наверное, тоже не знает.

Когда я вернулась домой, даже посуда была почти вся помыта, а сыновей не было. На мобильник пришло сообщение, что они ушли провожать девушку.

Ну и молодёжь пошла, ну и нравы. Не пьют, не курят, на вечеринках не пляшут. Сядут кружком и философствуют. Зададут вопрос — так ведь не только ответить не можешь, но даже и не поймёшь, о чём спрашивают. То ли их учить, то ли у них учиться. Или такими и должны быть будущие современные художники? Одно в них просто и совершенно понятно: судя по немногим остаткам, аппетит у всех по-молодому отменный. Я помыла кастрюли и сковородки, усилием воли заставила себя проделать все привычные ванно-моечные процедуры и рухнула спать. Заснула я, наверное, раньше, чем донесла голову до подушки.

А утром меня разбудил звонок телефона. Оказывается, на работе волновались, что меня нет так долго, ведь назначена встреча с заказчиком. Я подскочила, было уже пол-одиннадцатого. Проспать так долго мне, жаворонку от природы, было делом совсем небывалым. Видимо, уборщица была права, пообещавши слабость.

Я собиралась как угорелая, чтобы не опоздать на встречу. Но всё равно слегка опоздала.

Когда я, запыхавшись, почти вбежала в офис, за моим столом сидела наша директор, а на том гостевом стуле, куда вчера так устало опустилась уборщица, едва помещался огромный мужчина, один из наших заказчиков. В ожидании меня они обсуждали новости.

Вот тут я и узнала, что только что, в восемь часов утра, на Саяно-Шушенской ГЭС случилась авария.

Наверное, по каким-нибудь законам литературного жанра именно здесь и нужно закончить рассказ. И не мучить читателя прочим. Ибо я сама не люблю, когда люди говорят много, не экономя время других.

Наверное, надо сделать именно так. Но: первое — я не знаю всех этих законов жанров, а второе — я не могу.

Поэтому потерпите, я всё же маленько дорасскажу, что было дальше.

Нет, я не кинулась сразу разыскивать нашу уборщицу, чтобы расспросить её, не имеет ли наше вчерашнее приключение отношения к нынешней катастрофе.

Не кинулась потому, что было, как всегда, некогда. Потому что как только ушёл заказчик, обнаружилось, что надо лететь в Москву на конференцию, которой мы в фирме придавали большое значение, а у меня не готов доклад, так что я занялась этим плотно и отложила выяснение странного происшествия на потом. Потом надо было успеть всё подгрести перед поездкой, чтоб у девчонок и смежников вопросов не оставалось, пока я буду в отлёте…

Короче, лишь в самолёте я записала в блокнот то воскресное происшествие, чтоб потом не забыть детали.

«Потом» наступило нескоро.

Когда уже грянули морозы и строительный зуд у наших заказчиков поутих, сменившись на жажду полётов в жаркие страны, вот тогда только наступил какой-то просвет, и я села искать в Интернете всё про то происшествие на ГЭС.

И конечно, нашла всего — кучу. В том числе и фразу о том, что четырёхтонный агрегат, попирая законы физики, летал по залу, как вертолёт. Нашла и про то, что до ГЭС на этом месте в Саянах было шаманское капище, которое строители благополучно разрушили и сбросили идола в воду, как раз под будущую плотину.

Тогда многое в том августовском приключении мне стало видеться как-то по-новому. Но что это было — верные догадки или просто привычное воображение, я сказать себе не могла. И рассказывать кому-то об этом, конечно же, я не стала.

А нашу уборщицу я с тех пор не видала. Сама она мне на глаза почему-то не попадалась, а искать её целенаправленно, как я уже говорила, мне было совсем некогда.

Так что опять же только в морозы я наконец-то спросила на вахте, когда её можно застать на работе. И тут оказалось, что она уже у нас давно не работает и вообще уехала в другой город к дочери. Я даже спросила, нельзя ли узнать адрес её нового пребывания. Мне ответили, что, конечно же, нет, потому что она его никому не оставила, и вообще она всегда была какая-то странная и мало с кем разговаривала.

«Вот те раз, — подумала я. — А у меня было впечатление совершенно обратное».

Именно тогда я попыталась найти свои самолётные записи и привести их в тот вид, который вы сейчас прочитали.

И тогда случился ещё один странный случай.

Как раз в тот день, когда я закончила набирать на компьютере этот текст, на электронную почту нашей фирмы пришло письмо с пометкой в теме, что оно для меня лично.

В этом письме была только одна фраза:

«Боги-это те существа, что свободны в своих действиях и могут творить миры, ангелы — это существа, не имеющие воли и созданные богами или другими ангелами для услужения. Люди — это те боги, кто забыл свою суть, заигравшись в жизнь».

Обратный адрес был из сплошных цифр.

Почему-то, увидев это письмо, я так сильно разволновалась, что меня аж в жар бросило. Почему-то я сразу решила, что это письмо от нашей бывшей уборщицы. Поспешно и с сильным сердцебиением я тут же переслала его на свой домашний адрес, а из офисной почты стёрла, чтобы никто не успел увидеть.

Да и то было странно, что оно выскочило именно тогда, когда по совершенной случайности нашу почту открыла именно я. Ведь я очень редко в неё захожу, это не входит в мои обязанности, и обычно нужные письма мне кладут на стол уже в распечатанном виде.

И вот когда я пришла домой и перечитала внимательно эту фразу, я стала отвечать на письмо.

Я писала нашей уборщице, называя её по имени-отчеству, которые к тому времени уже знала. Я писала ей, что я догадалась, что именно мы тогда делали. Я спрашивала, почему у нас с ней не получилось. Вернее, почему у нас недополучилось. Почему всё-таки были жертвы? И где те, другие, про кого она тогда говорила? Как мне их разыскать? — спрашивала я.

Я писала, что чувствую: живу как-то не так. Что мимо проходит что-то очень важное. Что нутром ощущаю: время как-то меняется. Что мне кажется, я могу что-то большее. Но что меня несёт и несёт каким-то потоком, и я не могу никак остановиться, чтобы подумать, чтоб разобраться. Потому что я всё выполняю какие-то обязательства, какие-то договоры, куда-то я всё спешу, зачем-то я проектирую какие-то нескончаемые коттеджи неимоверных, просто дворцовых размеров, и всегда при этом — не моего вкуса. И о том писала, как они мне уже осточертели, как они мне скучны — так же, как и те люди, что в них нуждаются…