Вера Колочкова - Только самые близкие Страница 3

Потом, правда, пришлось им пианино продать. Есть совсем нечего было. Ртов–то много, а работала она одна – на отцовском заводе снаряды делала целыми сутками. Мачеха тоже с ней сунулась работать – да где там… На третий день уже в обморок от усталости свалилась, на этом вся ее работа и закончилась. А ей, Марии, хоть бы что – сказалась деревенская закалка. Все свое детство и за огородом, и за коровой ходила, и летом босиком по земле бегала, и зимой в лапоточках–то тоже спокойно не прогуляешься…

Похоронка на отца пришла в конце сорок четвертого. Она на заводе была две смены подряд, не знала ничего. Домой кое–как от усталости притащилась, а там – горе… Мачеха лежит на кровати бледно–синяя вся, не живая почти, а Наденька с Любочкой вокруг нее суетятся, уревелись все от страха. Решили – померла их мамка.

Ну что с нее возьмешь — музыкантша, она и есть музыкантша! Нет чтоб о детях подумать — улеглась, переживает… У других, значит, не горе, а у нее одной – горе. Пришлось ей тогда, после двух–то рабочих смен, и с мачехой отваживаться, и кашу девчонкам варить, и сопли им вытирать, и за водой на дальнюю колонку идти… Так и тащила потом их всех на себе много лет, как Фалёнская их лошадь Фрушка. Хорошая была лошадь, крепкая… Ее поначалу их школьный учитель по–мудреному Фру–Фру назвал – в книжке про Анну Каренину такое имя вычитал – так, говорил, лошадь ее полюбовника звали… Хороший мужик был учитель–то, грамотный. Из тех еще, из графьев. Когда она с отцом уезжала, все говорил – учись там дальше, Маруся, в городе неученому трудно. Да где там… Какая ей с ними была учеба, надо ж было кормить–одевать как–то всю ораву. Мачеха хоть и поднялась потом быстро, а характер от переживаний у нее сильно испортился — капризная стала да нервная. Чуть что не по ней, тут же краснеет и визгливо кричать да трястись начинает – смотреть тошно… Ну да ничего. Сама дурой безграмотной осталась, зато сестренки образование получили: Наденька техникум пищевой закончила, а Любочка так и вообще в институте выучилась, еще название у него мудреное такое – никак она его не запомнила. И жили не хуже всех, чего уж там, и Любочку замуж по–людски выдали, и свадьбу умудрились сыграть, и даже приданое какое–никакое справить, чтоб ей к мужу в дом не с пустыми руками войти, как сироте казанской… Потом вот дочка у нее родилась, Ниночка. А Наденька без мужа родила – и тоже ничего. Крепенькая такая девчонка получилась, Настей назвали. Так и жили – она с мачехой в одной комнате, Надя с Настей – в другой… Это потом им всем тесно стало, когда Настена подросла да начала потихоньку Надю к ним в комнату оттеснять. Вот тогда они ссориться и начали: Надя на мачеху сердится, мачеха – на нее, на Марию… Так что она даже и с охоткой к Софье Андреевне с Бориской тогда переехала. Вещи собирала – Настена визжала от радости… А потом они вообще ее выписали, и прошлось Бориске на ней жениться, чтоб сюда прописать. Вот и получается — нет худа без добра… А через год и мачеха померла. И Наденька с Любочкой совсем молодыми померли. Сейчас в той квартире Настя со своей семьей так и живет — троих детей нарожала от своего Николая. А вот у Ниночки – Любочкиной дочки – вообще деток нет. Зато живет богато да красиво – так только в кино показывают. Муж у нее этот… Забыла, как это по–модному… А, бизнесмен. Вот как. А видятся они с ней редко, племянницы Настя с Ниночкой. Можно сказать, и вообще не видятся. Да и то – для чего им, она и не обижается вовсе. Они ж девки грамотные, зачем им около старухи сидеть. Было бы у них все хорошо – и слава богу…

— А, это вы, мама… Проходите…

Настя захлопнула за вошедшей в тесную прихожую свекровью дверь и заторопилась на кухню, откуда по всей квартире разливался запах подгорающего на сковородке лука.

— Черт… Забыла огонь убавить… — всплеснула она полными дряблыми руками и, сунув руку в варежку–прихватку, быстро сняла сковородку с огня, чтобы отправить ее чуть подгоревшее содержимое в огромную кипящую кастрюлю с борщом. – И принесла ее опять нелегкая, — тихо приговаривала она, соскребая ложкой со сковородки остатки борщевой приправы, – итак никакой радости в жизни не вижу, еще и с ней общайся теперь… Ходит сюда подарком судьбы, командует, как у себя дома…

— Идите, мама, на кухню… — стараясь изо всех сил придать голосу побольше сладости, крикнула она в сторону прихожей. – В комнате Николай после ночной смены спит…

Свекровь, пыхтя, протиснулась в узкий кухонный проем, тяжело опустилась на хлипкую белую табуретку.

— Ой, задохнулась совсем, пока к вам на пятый этаж поднялась… Ступеньки у лестниц такие высокие! Сейчас уж таких не делают нигде…

— Да, дом у нас старый, довоенный еще, – повернулась к ней от плиты Настя. – Зато полезно – гимнастика каждый день!

— Да что–то не впрок тебе та гимнастика–то, девка. Вон как раздобрела да разрыхлилась – рано ведь еще, молодая вроде…

— Да какая молодая, что вы, мама! Мне в этом году уже пятьдесят будет. И троих детей родила – тоже на комплекции сказалось… И питаемся мы не ахти как – суп да хлеб, и вся наша еда. Денег же нет совсем!

— А что, Николаю так зарплату и не дали?

— Нет. Пятый месяц уже пошел – и ни копейки. Я скоро с ума сойду…

— Так он же не виноват!

— Да кто его обвиняет–то? – со звоном опуская на кастрюлю с борщом крышку, в сердцах произнесла Настя. – Никто и не обвиняет… А только жить совсем без денег я не умею. Нервы уже измотаны до последнего! Ждешь, ждешь эту его зарплату, и конца краю не видно, как будто и не будет ее никогда… И увольняться теперь обидно – в этом я его понимаю… Уволится – вообще ничего не дадут. Получится – за спасибо на работу ходил…

— А права не имеют! Ты что! Как это не дадут?

— Сейчас времена другие, мама, бесправные. В ваше время такого не было – и радуйтесь себе потихоньку…

— И что теперь делать?

— А не знаю! Руки опускаются. Девки вон на зиму раздеты совсем, каждый день с меня деньги на обновы требуют. А где я им возьму? Из колена выколю? Хотела опять у Нинки денег поклянчить, да она уехала куда–то… Вечно ее дома нет! Вот ее Гошке свобода – води баб – не хочу!

— Так у твоей Нинки сроду и денег–то не выпросишь. Сестра называется…

— Ну да, это так. Денег она давать не любит. Сунет какие–нибудь обноски свои, и радуйтесь… Хотя девки мои и этим бывают счастливы. У нее обноски–то все фирменные, в дорогущих магазинах купленные, не с китайского рынка!

— А Костик, сынок твой любимый, почему не работает? Тридцать лет уже обалдую – все никак в жизни определиться не может!

— Ну, Костик… Он же работу не может по специальности найти…Сейчас с работой вообще не просто! Найти–то, конечно, можно, да только нормальные деньги не везде платят… Зато он халтурит где–то. И денег на продукты мне все время подкидывает. Нет, Костика вы не обижайте, он у меня хороший…

— Давай, защищай любимого сыночка! Мужик все равно должен каждый день на работу ходить! А он у тебя, смотрю, все ночами где–то блыкается…

— Зато муж у меня каждый день на работу ходит! А толку? Денег как не было, так и нет. Вот и живем – переругались все к чертовой матери. А Костика моего не трогайте! У парня даже и угла своего здесь нет. Девки его к себе в комнату не пускают, а с нами ему и самому неловко…Живет, как пасынок приблудный, спит за шкафом в нашей с Николаем спальне… И с женитьбой не везет парню — все невесты какие–то без места попадаются. А если с местом – так мой Костик им и не нужен вовсе, им богатого подавай…

— Да, тесно у вас…

— Не то слово, что тесно! Ужас просто! А если девки еще и замуж повыскакивают? А мужиков с готовыми квартирами сейчас и днем с огнем не сыщешь! Что тогда? Сюда их приведут?

— Слушай, а эта твоя тетка, сестра материна… Мария, кажется? У которой муж недавно помер… Она ведь одна осталась? И квартира там вроде большая…

— Ой, я не знаю… Там ее муж, наверно, распорядился ей как–то…

— Да ничего не распорядился! Когда по матери твоей годину справляли, я к ней подсаживалась, все выспрашивала… Они там вдвоем с мужем тогда были прописаны, и все, и больше никого. И приватизировать вроде не собирались… Ты узнай у нее как–нибудь!

— И в самом деле… Я как–то и не думала никогда…

— О чем ты не думала, мамочка? – спросил заглянувший на кухню Костик. – Думай меньше – голове легче… Привет, бабуля! А пожрать у нас что–нибудь найдется? Пахнет вкусно…

— Да, да, сынок, садись, я борща наварила! Сейчас налью…

— Кость, а ты бабку Марию–то помнишь? Сестру старшую бабы Нади? – повернулась к нему свекровь.

— Это у которой недавно муж умер? А как же! Страшная такая старушенция с длинным носом крючком… Помню, конечно. А что?

— Да мы тут с твоей матерью рассуждаем про ее квартиру…

— А что такое?

— Да нельзя ль туда прописать кого? Там же у нее такие хоромины огромные! Я сама–то не знаю, не бывала ни разу, но говорят – шибко замечательная квартира, аж пять комнат…